опасность ждет. А тут еще у Мыколы мысль проскочила – вдруг не удастся выпихнуть его на американца? Или тот промажет в темноте? Что ему, чудищу, – сквозанул мимо, и ищи потом…

И Волков решился. Снял куртку, выдернул из брюк ремень и, поражаясь собственному спокойствию в столь рискованный миг, подкрался к мутанту сзади. Тот даже ухом не повел – сидит, кряхтит, охает и почесывается. Мыкола на него прыгнул, куртку сразу на голову и на землю повалил. Мутант задергался, захрипел, заворчал, но не особенно злобно, и сопротивлялся как‑то вяло. Волков на него верхом сел, совершенно хладнокровно замотал голову курткой, завязал, после чего руки ремнем стянул и положил на валежину, как куклу. Минутное дело – и вот она, добыча!

– Готов! – крикнул Мыкола, сдерживая нахлынувшую радость. – Живым взял! Сюда! Скорее ко мне!

Но почему‑то даже голоса своего не услышал – от восторга горло перехватило, связки залипли. Секундой позже он даже обрадовался, что так получилось: не солидно как‑то кричать по‑мальчишески. Наоборот, надо молча, с достоинством брать добычу и тащить к американцу. Пускай ставит ему снотворный укол, а то мутант в себя приходит и начинает ногами сучить. Мыкола взвалил его на плечо, как мешок, головой назад и понес, а существо уже вывернуться пытается, рычит и вроде даже матерится. В азарте‑то добыча легкой показалась, но когда вынес ее к гребню увала, отяжелела так, что поясницу заломило. А еще много раз запинался, оступался в какие‑то ямы, налетал на пни. Дышать‑то приходилось ртом и через раз, поскольку вонь от мутанта идет – верно женщины говорили – словно от бомжа немытого: как напахнет в нос, так рвотный позыв. Когда совсем притомился, хотел на землю положить и дух перевести, но тут из темноты выскочили батько Гуменник и телохранитель – с ружьями наперевес прибежали.

– Якого биса ты його зловыв? – шепотом заругался батько. – Я що тоби казав? На номер пхнуть! И що тепер? Амерыканець сам жадав добуты мутантив!

– У грязь утечь мог, батько! – соврал он. – У слякоть намагатился сбечь! У болото.

– Ну, добре, – остыл слегка тот. – Розв'яжемо та пид конвоем поведемо. Лыше б мистер Странг не промахнувся.

– А ну как мутант мову понимает? – предположил Волков. – Подслушает нас и стреканет?

– И верно, мать его в пятак! Лови потом гада!

– На веревку привязать, – посоветовал телохранитель. – На две растяжки, за руки. И вести, как необъезженных лошадей водят.

– Ага, Джон выстрелит, подбежит, а мутант на веревках! Негоже, рассердится… Думай, Волков! Думай, как доставить мутанта под выстрел!

Сказал так и вдруг потянулся к голове Мыколы, погладил лысину и сдернул парик. Мокрые от пота волосы растеклись сосульками.

– Это что такое?

– Прости, батько! – повинился и так растерянный Волков. – Стрижку спроворить времени не хватило.

– Ничего, спроворим, придет час, – угрожающе пообещал тот.

– Можно и за ноги привязать! А потом незаметно сдернуть и в кусты?

– Увидит! Ночь светлая!

– А напоить его! – спасительно осенило Мыколу. – Горилкой. Подождать, когда опьянеет совсем, и пустить. Ему же море будет по колено!

– Быть тебе головой администрации, – сдержанно одобрил батько, отбросил парик в темноту и достал солдатскую фляжку. – Даже камуфляж прощаю. Ну‑ка, снимай с него паранджу!

Волков содрал куртку, и Гуменник, узрев близко волосатую морду мутанта, непроизвольно отпрянул:

– Ну и рожа у него…

И тут произошло неожиданное: это существо, видно, и впрямь понимало человеческую речь или обладало острейшим нюхом, ибо мгновенно определило, что в сосуде. Оно замычало и потянулось к горлышку – видно, мутанты не только курили, но еще и употребляли спиртное. Едва батько поднес фляжку, как дитя чернобыльской катастрофы всосалось, будто в грудь матери. И тяга оказалась такой сильной, что алюминий стал сжиматься под воздействием вакуума. Опорожнив половину, мутант благостно откинулся, задышал и проворчал что‑то благодарное, как показалось. Причем закусить ему не дали, да и нечем было.

– Нехай заберет, – сказал Мыкола, перехватывая инициативу. – Зададим точное направление и пустим – не свернет.

– Пора! – уже скомандовал Волков и, поставив певца на ноги, освободил ему запястья. – Пошли, красавец, – взял за одну руку, как ребенка, – тебе будет в кайф!

Походка у мутанта стала энергичнее, даже сутулая спина расправилась и укоротились руки. До увала, откуда начинался сектор обстрела у мистера Странга, оставалось метров сто, когда мутант так развеселился, что стал приплясывать, топая босыми ногами по колючему хворосту, а в бессвязном мычании послышалась некая мелодия, напоминающая одесские блатные напевы. Он бы и вовсе пошел в пляс, однако телохранитель перехватил за другую руку и слегка приземлил своим весом. Так вдвоем они довели плясуна до кромки довольно крутого перепада высот, поставили лицом вдоль увала, отпустили, а сами в тот час легли на землю и отползли. Мутант сразу же заплясал и замычал громче, двигаясь по голому, с редкими угнетенными деревцами, взлобку. Теперь он был отчетливо виден на фоне летнего, светлого неба, а пьяный, так и не порывался спрятаться либо свернуть с заданного пути. Наплясавшись, он внезапно остановился, воздел кулаки и зарычал. Однако сквозь его нечленораздельные звуки все‑таки прорвалось, хоть исковерканное, все же узнаваемое слово:

– Эх‑х‑х… Ятимать!

А Джон все еще не стрелял, хотя определенно должен был видеть цель, которая, прямо сказать, напрашивалась на мушку. И так, раскачиваясь и мыча, она одолела половину сектора, и Мыкола уже начал волноваться – не заснул ли там американец? Еще несколько минут – и обнаженный берег увала закончится, дальше пойдут молодые сосны вперемешку с кривыми березками, где легко скрыться. Волков привстал, чтобы не потерять мутанта из виду, поскольку пляшущая фигура начала сливаться с дальним лесом, и в это время в логу щелкнул негромкий выстрел. И даже ожидая его, Мыкола инстинктивно присел, но пьяное это существо нимало не дрогнуло и продолжало себе самозабвенно плясать, выкрикивая гортанные звуки. Первой мыслью было – промазал! А еще хвастал, дескать, слонов бил, тигров и львов добывал! Только за чужими невестами ему волочиться, а не на охоту выходить!

Если мутант пройдет невредимым до лесного колка, то там сидит Дременко,