Сначала охота никак не задавалась: едва добрались до второй заставы, как обнаружили, что связь пропала, все мобильники оказались вне зоны. У мистера Странга с собой радиостанции были, навигатор, космический телефон и еще много другой аппаратуры, но вся она как‑то незаметно начала барахлить. Дременко еще в секретарскую бытность много раз бывал здесь на охоте и местность хорошо знал, однако строевой лес выпилили и все изменилось до неузнаваемости. Особенно ночью, на вырубе – так вообще не сориентироваться, и по этой причине сначала на целых полтора часа потерялся Волков, потом батько Гуменник с телохранителем почему‑то сбились с пути и вместо того, чтобы скрытно выдвинуться на исходный рубеж, дали круга и вернулись на гребень лога. И хорошо, Джон сидел в засаде с прицелом для ночной стрельбы и отличил их от мутантов по характерному натовскому камуфляжу, на котором стояли какие‑то специальные метки. А то бы обоих положил из своей винтовки, стреляющей шприцами. Насмерть не убить, конечно, только охота в тот же час сорвалась бы, поскольку пришлось бы ждать полсуток, пока они сами проснутся. И сколько конфузу бы приключилось…

Дед Куров предупреждал, что связь на второй заставе отказывает, и потому еще днем на месте указал, откуда появляются мутанты, какими путями ходят, где засаду сделать и от

куда потом загонять их на стрелка. После первой неудачной попытки наконец разобрались, ориентиры наметили и снова разошлись по местам. Батько Гуменник как охотник и стрелок опытный вместе с телохранителем должны были поджимать добычу из глубины выруба к увалу. Новичка в ловчих забавах, Мыколу Волкова, посадили на правый фланг и приказали с места не сходить, чтоб не плутал больше, а Дременко должен был отсекать мутантов слева, чтобы в случае чего не ушли вдоль заставы. Американец выставил по гребню увала чуткие микрофоны и сам устроился на дне лога, откуда было видно весь партизанский укрепрайон.

По совету Курова Тарас Опанасович забрался на кучу лесного хлама и там засел с ночным биноклем. При появлении мутанта в зоне видимости он мог легко переместиться назад или вперед, тем самым вынуждая его идти на единственный номер со стрелком. Была бы связь, так при подобной организации охоты успех гарантировался, но когда все отказало, в том числе и приборы ночного видения, пришлось напрягать зрение, слух и интуицию. Дременко подозревал, что внезапная порча на аппаратуру наведена умышленно. Скорее всего, Пухнаренкова рук дело: узнал, что в сопредельном государстве большой интерес к району второй заставы, и включил какую‑нибудь глушилку. Москали, они гораздые все глушить, но попробуй поймай за руку старого чекиста!

От постоянного напряжения Тарас Опанасович вскоре уставать начал и ощутил легкое недомогание, поэтому достал фляжку с коньяком и отхлебнул, чтоб коронарные сосуды расширить, – дочь рекомендовала вместо сердечного лекарства. Коньяк он не любил, даже когда секретарствовал, потому как от него всегда клонило в сон и мысли делались вялыми. Тут же, пока шли пешком на второю заставу, он и так пропотел, да еще от одного глотка кровь разбежалась по жилам, – стало невыносимо жарко. И ночь ко всему прочему выдалась душная, земля на вырубах за день нагрелась и теперь источала тепло. Дременко сначала галстук сдернул, чтоб шею не давило, но, будучи в белой рубашке, камуфляжную куртку долго снимать не решался, дабы себя не демаскировать. Натовский летний камуфляж был плотный, непродува‑емый и наверняка химический. Шерсть же на теле лишь зимой во благо, покрытая сверху одеждой, она превращалась в шубу, а летом – люди‑то не линяют – эта шуба доставляла только мучения. Поэтому он любил ходить в жару голым, но здесь, пока было светло, раздеться опасался. Только когда ему, истекавшему горячим потом, стал уже грозить тепловой удар, скинул всю одежду и остался в трусах да ботинках. Сразу ветерком обдало и сердцу полегчало. Да тут другая напасть – дрема навалилась, глаза слипаются, и уже ничего не помогает. А сидеть надо тихо. Шевельнешься – так пересохшая лесная подстилка под тобою на всю округу трещит. В общем, Тарас Опанасович испытывал сплошной дискомфорт и томительное желание, чтоб охота поскорее закончилась. Какая уж тут интуиция…

А у Мыколы она была сверхчувствительной, поэтому он сидел на своем посту и сначала страдал оттого, что голова под лысым париком с оселедцем пропотела насквозь и невероятно чесалась, будто вши завелись. Но в какой‑то миг вдруг утратилось все, что связано было с собственными неудобствами, ибо он реально почуял близость удачи. Словно ветерком холодным опахнуло затылок!

Еще ни шороха, ни движения не засек, но будто на ухо кто‑то шепнул:

– Сейчас он появится!

Дременко его умышленно поставил на правый фланг, куда мутанта и хлебом не заманишь, потому что дальше – болото, из которого торчит стрела автокрана и стальные челюсти утопленной финской валочной машины. И крестный еще рассказывал, будто там несколько танков и бронеавтомобилей немецких сгинуло, которые пытались зимой обойти заставу с тыла. Но будущий тесть и тут схитрил, чтоб не дать Мыколе отличиться.

Услышав этот шепоток судьбы, Волков через некоторое время обернулся и увидел мутанта: сгорбленное приземистое существо передвигалось, словно коала, медленно и совершенно бесшумно, хотя под ногами было полно пересохшего лесного мусора. И всего в каких‑то десяти метрах, так что без прибора видно! Откуда оно появилось, неизвестно, скорее всего из‑под земли, из тайного партизанского схрона.

Никакого оружия Волкову не дали, чтоб не начал стрелять с испугу, и предупредили, чтоб при обнаружении мутанта попыток захватить его не делал. Надо было лишь шумнуть, если тот нацелится в болото, в крайнем случае забежать вперед и встать на пути, показаться на глаза, согласно якутскому способу добычи зверей. Однако Мыкола неожиданно для себя испытал охотничий азарт, да и мутант в тот миг показался ему не таким и грозным, как описывали женщины: среднего роста мужик и, должно быть, старый, согбенный, хилые руки, словно у обезьяны, ниже колен болтаются, всклокоченная борода торчком и лысина даже в темноте поблескивает. К тому же он прошел мимо Волкова и сел на валежину так близко, что послышалось его тяжелое, хриплое дыхание. Сидит и озирается по сторонам, слушает, однако мыслей на расстоянии явно не читает, иначе бы все уже знал, что про него думают и где