— Как вы узнали? — повторил Вадим.
— Вот это как раз волшебство, — неожиданно засмеялась Тая. — Ну сами подумайте: пошли бы вы у всех на виду, с чемоданами в охапке?
— Он у меня один. Маленький, — совсем глупо сообщил Вадим.
— А хоть бы и так… Вы же у нас го-о-ордый… — отошла от Вадима, прислонилась к дверному косяку. — А работаться вам теперь будет лучше некуда. Знаете почему?
— Почему? — послушно спросил Вадим.
Она несколько секунд помолчала, потом скороговоркой ответила:
— Потому что потому кончается на «у».
Возможно, Вадиму почудилось, но что-то другое она хотела сказать — всерьез, а не в шутку.
— Это мне не объяснение, — упорствовал он.
— Почему? — сама невинность.
Ответ искать не пришлось:
— Потому что потому… — как она, так и он. Тем же методом.
— А по мне — прекрасное объяснение! — опять засмеялась Тая. — Вы заметьте, Вадим Николаевич, что оно все на свете объяснить может. И нас, и флейту, и неудачи ваши… — И снова серьезно: — Будем считать, что они окончились — неудачи.
— Вы Кассандра? — усмехнулся Вадим.
— Кто это?
— Так… Была пророчица…
— Какая ж я пророчица, Вадим Николаевич? У меня женская логика, — сие она не без гордости заявила. — По ней: человек не может один. А вы все один да один. Как упырь.
Упырь — это, иными словами, вурдалак. Вампир. Сравнение покоробило Вадима.
— А теперь я не упырь, потому что нас много… Попытался поиронизировать, но Тая оставалась серьезной:
— А теперь нас много.
Тогда и он на серьезный — не в тон беседе! — вопрос решился:
— Зачем же вы меня столько времени мучили? — И не хотелось, а прозвучала в голосе жалостливая нотка: мол, в чем же я провинился, сирый и неприютный?..
— Мальчики… — неопределенно сказала Тая. — Им же скучно… А потом: я ждала момента.
— Какого момента?
— Когда вы флейту найдете… — кинула напоследок фразу, опять все запутавшую, и скрылась за дверью.
А Вадим так и остался стоять с полотенцем в руке: чашку-то она еще раньше у него отобрала.
В коридоре он наткнулся на деловую девицу Зинаиду. Она шла с полным ведром, вся перекосившись набок, и Вадим попытался перехватить у нее ношу. Не дала. Поставила ведро на пол, утерла лоб тыльной стороной ладони — упарилась, труженица! — сердито сказала:
— Только зря время тратите… Тая велела передать, чтоб вы работать шли…
— А где она?
— По делам ушла. Дел у нее, что ли, нету?
Вадим смутился.
— Конечно-конечно… А где все? Мальчики?..
— Тоже по делам. А Константин варенье ест. На террасе.
— У него же диатез! — воскликнул Вадим, ужасаясь спокойствию Зинаиды.
— У него?! Он может этого варенья бочку слопать — и хоть бы что.
— Но ты же сказала… — Вадим не договорил: Зинаида не дала.
Перебила:
— Мало ли что я сказала! Это было до
— До чего? — праздно поинтересовался Вадим — так, на всякий случай: вдруг Зинаида, Таей не инструктированная, свою версию «того» выложит.
Но Зинаида на провокацию не поддалась.
— Сами знаете… — И вдруг закричала тоненько: — Дадите вы мне делом заняться или нет?!
— Ты что орешь? — растерялся Вадим. — Кто тебя трогает? Занимайся, пожалуйста… Каким делом- то?..
— Пол я помыть собралась. Живете всего ничего, а весь пол изгваздали, смотреть тошно… Идите- идите отсюда. Работайте. Вам Тая велела.
— Раз Тая… — Вадим усмехнулся. Слово Таи — закон. И для него, выходит, тоже закон?.. Бочком- бочком, по стеночке, пошел мимо свирепой Зинаиды: она его, тунеядца, так и ела своими разноцветными… Спросил напоследок, стараясь, чтобы вопрос безразлично прозвучал, как бы между прочим: — А сколько лет вашей Тае?
— Девятнадцать, — с непонятной гордостью сказала Зинаида. — Она уже взрослая. Она в техникуме учится. В медсестринском… — И, сочтя разговор оконченным, снова за ведро взялась.
А Вадим в своей комнате скрылся.
Сел на кровать, аккуратно застеленную Зинаидой. Куртка, служившая им одеялом, висела на своем гвозде. Пол в комнате еще мокрым был: Зинаида уборку с нее начала.
Тая велела…
Зачем девятнадцатилетней умной и красивой девушке верховодить мальками? Для самоутверждения? Для облегчения собственного быта? Один — то сделает, другой — другое… Или к Тае, как когда-то к деду Василию, мальки сами тянутся, как на свет?.. Зинаида сказала, что Тая учится в «медсестринском» техникуме. Иначе — в медицинском. Будет медсестрой. Вадиму, любителю старины, больше нравилось забытое: сестра милосердия. Милосердие — это не только жалостливость, сердобольность, но, и как Даль замечает, готовность делать добро всякому, кто в нем нуждается. А кто, скажите, в нем не нуждается? Нет таких…
Дети, как никто, чужую доброту чувствуют. Вон их сколько вокруг Таи. Эти семеро — самые верные? Самые близкие? Или просто они в «деле Вадима» заняты были, а остальные — Вадим не сомневался, что остальные тоже существуют: поселок велик! — в других Тайных предприятиях участвуют? Какая, в сущности, разница.
«Дело Вадима»… Термин-то какой сочинился! А все «дело» выеденного яйца не стоит. Захотелось красивой девчонке привлечь внимание заезжего таланта, снарядила она на подвиги свою пажескую гвардию, а когда терпение таланта истощилось, явилась спасительницей.
«Тая работать велела…»
А если он, Вадим, работать не хочет? Если он, давно опоздавший на утреннюю первую электричку, дневной отбудет?..
Не отбудет. Вадим знал, что сейчас возьмет этюдник и пойдет писать, потому что самым загадочным во всей нынешней гофманиане было вновь возникшее острое желание работать. И еще уверенность, что теперь-то все пойдет преотлично.
А все остальное Тая объяснила: по-своему, с шуточками, с чертиками в зеленых глазищах, но вполне реалистично, как и требовалось Вадиму, любителю логически рассуждать. Дед Василий у местных ребят своим человеком был, они про все в его доме знали. И про флейту наверняка. Кто-то принес ему инструмент: подклеить, подлакировать, голос исправить… А голос-то дед исправить не смог. Или не успел, смерть помешала. Хрипит флейта, это и бесслухому Вадиму ясно…
Да, насчет бесслухости: как же он
