нравилась, он по-прежнему любил ее, но в этот вечер он лежал к ней спиной и не собирался поворачиваться. Она демонстративно несколько раз вздохнула, заерзала на кровати. Он лежал не поворачиваясь, словно крепко спал.

– Тимур, – позвала она его, – ты уже спишь?

Он не ответил ей. Она впервые подумала о его возрасте. Кажется, он начинает сказываться. Возможно, Тимур просто устал. И ему не хочется в этом признаваться. С этим связаны перепады в его настроении. Возможно, она донимает его своими постоянными желаниями. Разница в пятнадцать лет может сказаться, ведь ему уже пятьдесят шесть, а ей только сорок один. Она повернулась на бок. Может, она виновата в его столь неадекватном поведении. Почему она об этом раньше не думала. Ведь он не автомат, не машина. После стольких лет одинокой холостяцкой жизни ему приходится перестраиваться. А она сама регулирует, когда они должны заниматься сексом. Он никогда не настаивает, если она устала или не хочет, если у нее «критические дни» или просто нет настроения. А вот у него не бывает ни подобных дней, ни подобного настроения. Но это неправильно. Она действительно эгоистка. Думает только о своих желаниях. Ведь он уже пожилой мужчина, который просто отвык от подобной интенсивности занятий сексом. И она постоянно его донимает. Сегодня они летели из Москвы, затем ехали поездом из Рима, целый день гуляли, ходили по городу. Он мог элементарно устать, утомиться. Возможно, что сейчас он не спит, а только притворяется. Ему может быть стыдно, что он так устал и уже не может соответствовать ее возрастающим требованиям.

Она повернулась и посмотрела на него. Может, стоит его разбудить и просто поцеловать. Пусть не чувствует себя виноватым. Нет, этого не стоит делать. Пусть он лучше поспит. А она, похоже, слишком увлеклась своим положением. Чувствует себя девочкой, которой позволены все эти кульбиты в постели. Словно берет реванш за предыдущие годы своей жизни. Это неправильно. Похоже, она обрушилась на этого милого холостяка со всей ненасытностью сорокалетней женщины, которая чувствует, что ее время подходит к концу. И учитывая весь ее предыдущий опыт, когда несколько лет она просто не жила со своим мужем. И у нее никогда не было любовников. Она себе этого просто не позволяла. Да, похоже, она не совсем верно оценила возможности своего партнера. Он неплохо выглядит, следит за своим здоровьем, но ему уже много лет. И этот фактор она обязана учитывать. Элина тяжело вздохнула перед тем как заснуть. И решила, что с завтрашнего дня будет еще более внимательной, терпеливой, заботливой по отношению к своему другу.

Тимур не спал. Он чувствовал себя гораздо хуже, чем она могла себе представить. Но его волновали совсем иные вопросы. Ему казалось неправильным, постыдным, предательским его поведение. Его согласие на эту поездку в Италию, когда он дал согласие использовать свою будущую жену для поисков этого негодяя Минкявичуса. Как он мог согласиться на подобное безумство? Как он мог вообще согласиться на эту поездку? Капитан Сапронов у него за спиной был словно воплощением всех укоров его совести. И напоминанием о дальнейших шагах, которые они должны предпринять в этом городе. Он лежал спиной к любимой женщине и думал о проблемах, которые привели его во Флоренцию. Они оба заснули почти под утро. Но оба так и не повернулись друг к другу, предпочитая оставаться на разных концах одной кровати в полном одиночестве.

В этот субботний день Джеймс Крейг приехал в Марбелью, чтобы встретиться со своим напарником Ричардом Кингом. Они встретились в городе, чтобы Крейг не появлялся на вилле. И устроились на ланч в одном из многочисленных ресторанчиков города, заказав себе для начала холодный андалузский суп – гаспаччо.

– Наш подопечный вызывает у меня чувство отвращения, – признался Кинг, – он сразу понял, зачем мы его сюда привезли. Но он не понял, что обязан нам помогать. Хотя бы ради того, что мы его столько лет держим в своей стране, дали ему свое гражданство, обеспечиваем ему безопасность. Вместо благодарности он ежедневно скандалит, требуя отправить его вместе с семьей обратно в Америку.

– Он понял, насколько опасно оставаться в этой солнечной стране, – пожал плечами Крейг, – что мы еще можем сделать? Наш проект санкционирован самим мистером Негропонте. Он будет докладывать о нашей операции самому Президенту, чтобы тот принял решение по участию в саммите в Санкт-Петербурге. Если ничего не произойдет, значит, русские просто распишутся в своем участии в этих акциях. Поэтому мы должны немного подождать.

– Скобелев не хочет ждать, – возразил Кинг, – он требует вернуть его обратно в Америку.

– Мы не можем отменить операцию. Нужно попытаться ему объяснить, что сейчас это невозможно. Сколько у нас человек на самой вилле?

– Пятеро сотрудников. Вместе со мной шесть. Но я иногда отлучаюсь в город. Пятеро на самой вилле. И трое постоянно дежурят на дороге. Меняются каждые восемь часов. Я не думаю, что русские могут прислать сюда такой отряд, который рискнет напасть на наших офицеров. У нас есть даже гранатометы и автоматы.

– Тогда они должны придумать какой-нибудь другой план, – сказал Крейг, – но мы, кажется, предусмотрели все варианты. Я боюсь, что они вообще откажутся от любой попытки и мы вынуждены будем принять ошибочное решение о неучастии в саммите.

– Но они должны появиться хотя бы рядом с этой виллой, попытаться выяснить, как мы охраняем Скобелева, кто живет вместе с ним. Пока никого нет. Мы даже поселили одного нашего офицера в деревне, откуда приезжают кухарка и горничная. Но обе пожилые женщины из местных семей. Обе католички, имеют многочисленные семьи. У одной четверо детей и пятеро внуков. У другой трое детей. Мы абсолютно убеждены, что к ним никто даже близко не подступался. И они обе были завербованы полицией. Если кто-то попытается хотя бы узнать о том, как устроена охрана на вилле, нам сразу сообщат.

– Вода и еда под контролем?

– Конечно. За продуктами выезжает кто-нибудь из наших офицеров. И все покупаем в супермаркетах, даже вино. Проверяем каждую бутылку, каждый пакет, каждую банку. Пока ничего не нашли.

– Хорошо. Нужно не пускать на виллу никого из посторонних. Я бы не пускал и этих двух женщин. Пусть супруга Скобелева сама готовит им еду. А наши офицеры могут посидеть на сухих пайках.

– Скобелев не согласится. Он и так считает, что находится почти под «домашним арестом», и все время с нами ругается. Даже требует чаще менять воду в бассейне. Мы подключили к трубам наши датчики, чтобы фиксировать безопасный уровень воды.

– Ты проверял окрестные холмы? Вдруг оттуда можно будет выстрелить в обитателей дома.

– Практически невозможно. Мы облазили все холмы. Я сам все лично проверил. Дом построен таким образом, что оттуда видна только крыша. Или забор. Ничего не получится, бассейн находится за домом, как и теннисный корт. Никто не сумеет увидеть даже обитателей дома, не говоря уже о наших офицерах, если они, конечно, не будут выходить на дорогу.

– Если отключат свет, значит, камеры наблюдения буду бездействовать?

– Нет. Там есть генераторы. Есть отключится основная линия, включится запасная линия. Мы предусмотрели все возможные неприятности. И мы к ним готовы. Именно поэтому мы задействовали в охране дома только наших сотрудников.

– Правильно, – согласился Крейг, – никого не впускайте в дом. Это единственная гарантия надежной охраны Скобелева. И успокойте его. Пусть продержится еще одну неделю. К началу июля мы отправим его домой. К этому времени станет окончательно ясно – будут ли попытки его ликвидировать или наша плотная охрана отпугнула возможных ликвидаторов.

– Ты слышал об убийстве в Лионе? – спросил Кинг.

– Конечно. Нам передали сообщение из ДСТ. Об этом убийстве написали во всех газетах. Анри Борнар был сотрудником французской контрразведки. В некоторых материалах указывалось, что его перевели в Лион в качестве своеобразного наказания. В руководстве ДСТ подозревали, что он работает сразу на две стороны. Но теперь он стал почти национальным героем.

– Я об этом тоже слышал. Его застрелили прямо на улице. Судя по всему, действовали наши «подопечные». Тот же наглый и безжалостный почерк.

– Его вызвали по телефону, предложив встречу неподалеку от его дома. Видимо, готовились к его ликвидации.

– Значит, они не успокоились?