– Может, тебе лучше вообще отсюда уехать? – спросила Джил.

– Ни в коем случае, – ответил Дронго, – мы только начали свою работу. Завтра мы приедем еще раз. Ты обратила внимание на слова Дзидры? Она очень показательно сказала, что в левой части находились апартаменты Виктора, а их апартаменты находятся в правой части. О комнатах Виктора – в прошедшем времени, о своих апартаментах – в настоящем. Это не оговорка. Она сказала так не потому, что плохо говорит по-русски, а потому, что так думает. Она явно считает, что именно Виктор стрелял в свою гостью и теперь гарантированно сядет в тюрьму, а ее муж выкупит весь замок.

– Я тоже обратила внимание на ее слова, – кивнула Джил, – какая мерзавка. Ей даже не стыдно так говорить.

– Она подсознательно выдает свои мысли, – ответил Дронго, – ничего необычного. Ей просто хочется пожить в этом замке без своей строгой свекрови с ее сиделкой, без сестры мужа с ее сыном и другом, без брата мужа с его многочисленными любовницами. Представь, что в твоем доме такой гарантированный и многолюдный бардак, что бы ты делала?

– Я бы их выставила за дверь. Всех сразу, – не раздумывая, ответила Джил.

– И мою маму? – улыбнулся Дронго.

– Ей бы я разрешила остаться.

– А если с ней приедет сиделка?

– Ей тоже.

– Вот видишь. Исключение за исключением. Потом пускаешь сестру мужа. Потом ее сына, потом ее друга. Потом его брата. И так далее, по списку. И ничего сделать нельзя. Между прочим, у итальянцев культ семьи развит сильнее, чем у англичан или шотландцев.

– У южных народов свои особенности, – согласился Эдгар, – но Джил сделала бы иначе. Она бы уехала сама и забрала бы тебя с собой.

– Я бы не уехала, – вздохнула Джил, – я бы тоже терпела.

Мужчины дружно рассмеялись.

Приехав в отель, Дронго позвонил Игорю Дегтяреву.

– Мы были у вас в замке, – сообщил Дронго.

– Я уже все знаю, – ответил Игорь, – мне звонила Дзидра. Сначала вы нарвались на плохой характер моей матери, затем на хамство моей дочери. Я не думал, что они так сильно комплексуют.

– Ничего страшного. Боюсь, что мы тоже были не на высоте. Вы завтра приедете в Эдинбург?

– Завтра днем. Мы приедем вместе с Валей и ее сыном. Кстати, хочу вам сообщить, что послезавтра в Гоффорде будет и Нурали Халдаров. Он прилетает по своим делам и решил послезавтра приехать к нам.

– Ясно. Почему вы не сказали мне, что Нурали был в момент выстрела вместе с Валентиной? Это бы сняло часть моих вопросов.

– А может, они и не были вместе? Зачем заранее все вам рассказывать. Вы эксперт, вам нужно самому все выяснять.

– У вас неверное представление о работе эксперта, – сдерживаясь, ответил Дронго, – я завтра вам перезвоню.

Он убрал телефон. Может, Джил права и ему не нужно вообще заниматься этим делом. Может, действительно всех устраивает, что главным обвиняемым на процессе будет Виктор Дегтярев. Если даже его собственная мать была против приглашения экспертов. Он поднялся в номер. Джил была уже в ванной комнате. Это неправильно, что она присутствует при столь неприятном расследовании. У нее может сложиться неверное впечатление о его расследованиях. Она решит, что он всегда встречается с подобными людьми, преодолевая их сопротивление и подозрительность. А может, это действительно так? Ведь его работу не назовешь легкой или приятной. Он допрашивает людей, копается в их душах, пытаясь извлечь оттуда их сомнения, печали, горе, боль, неуверенность, предательство, вражду – все те негативные чувства, которые их переполняют. Может, ему стоит бросить заниматься подобными разбирательствами и навсегда переехать в Италию? Вложить деньги в какую-нибудь пиццерию или ресторан и зажить спокойной жизнью?

Он даже улыбнулся. Интересно, что ему скажет на подобное предложение Джил? Возразит или согласится? Или, может, обрадуется? Он взглянул на телефон. Поднял аппарат, набрал номер.

– Спасибо, что позвонил, – услышал он знакомый голос отца.

– Хочу узнать, как ты себя чувствуешь?

– Как всегда, хорошо. Врачи считают, что даже слишком хорошо. Когда человеку за восемьдесят и у него ничего не болит, значит, он уже умер – так, кажется, говорят.

– Это говорят после сорока, – возразил Дронго.

– После сорока – глупо. Это еще такой юный возраст. А настоящая жизнь начинается после восьмидесяти. Это я теперь точно знаю. Во всяком случае, я по-прежнему люблю твою мать и еще миллион других красивых женщин. Их, правда, немного меньше, чем свою жену.

– Значит, все в порядке. Как у тебя давление?

– Ты не поверишь. В последние дни сто двадцать на восемьдесят. Врачи даже не верят, когда измеряют. Учитывая, что в моем возрасте у меня нет ни язвы, ни диабета, ни онкологии, ни инфаркта, я передаю тебе очень неплохие гены. Забыл сказать: в нашей семье ни у кого из мужчин не было простатита. Ни у твоего деда, ни у твоего прадеда. Хотя все жили до восьмидесяти. У меня его тоже нет. У тебя как? Что-нибудь болит?

– Пока нет.

– До восьмидесяти ничего не должно болеть. Это я гарантирую.

– Я хотел с тобой посоветоваться.

– Какое-то дело? Ты из-за этого прилетел в Шотландию?

– Да. В замке произошло убийство. Застрелили подругу одного из хозяев замка. Полиция нашла оружие с его отпечатками пальцев на стволе. Старший брат подозреваемого попросил меня провести расследование. Но похоже, что в семье все против этого расследования. И их мать, и жена старшего брата. Они явно недовольны моим появлением…

– Возможно, что за этим убийством скрыты и другие семейные тайны, – сразу ответил отец, – вполне вероятно, что они знают гораздо больше, чем ты думаешь. И твоя задача выяснить, что именно они могут знать.

– Я тоже так думаю.

– Значит, мы думаем одинаково.

– У тебя действительно ничего не болит?

– Только ноги. Но похоже, что это наследственное. У твоего деда и прадеда тоже болели ноги. И у моего младшего брата, твоего дяди.

– Да, я помню. Тебе нужно показаться врачам.

– Наверно. Но я как-то об этом не очень думаю. Когда ты вернешься, мы с тобой обсудим. И не пережимай с этой семьей, где произошло убийство. Возможно, они просто не хотят с тобой откровенничать. Тебе нужно найти подход к каждому человеку. Индивидуальный подход. И не забывай, что истоки многих преступлений нужно искать в самой семье.

– Я всегда об этом помню. Тебя действительно ничего не беспокоит?

– Нет. Хотя несколько дней назад я видел странный сон. Своего умершего тридцать лет назад отца и двух старших братьев, которых я не видел уже шестьдесят с лишним лет.

Он говорил о братьях, погибших на войне. Два его старших брата ушли на ту проклятую войну, в которой пострадало так много советских семей. Два родных брата, которые не вернулись с войны. Третьим был сам отец. Он вернулся домой девятнадцатилетним поседевшим мужчиной и всю жизнь не мог спокойно слышать немецкий язык. Всю свою жизнь. Он так и не поехал в Германию, хотя его много раз туда приглашали. Ни в ГДР, ни в ФРГ, ни в объединенную страну.

– Это, наверно, нехорошо, – вздохнул Дронго, – ты никогда не говорил мне о таких снах.

– Нехорошо, – согласился отец, – но я их увидел. И захотел рассказать тебе. Никому не сказал про этот странный сон. А тебе решил рассказать. Все-таки ты мой старший сын.

– Я приеду к вам сразу, как только закончу здесь свои дела, – решил Дронго.