в Чехословакии будет сделана первая в истории попытка мирным путем поменять казарменный социализм постсталинского образца на общество, где права и свободы человека будут не просто декларированы. И началом этому пику станет революция на Кубе, станут бородатые лица «команданте», под которыми будут совершаться революции в Латинской Америке, освобождаться колонии в Африке, вестись освободительные войны в Азии. Имя Фиделя Кастро каким-то невероятным образом облагородит сам социализм, доказывая, что в его системе могут существовать не только монстры типа Берии и Пол Пота, не только непримиримые старцы с желтыми лицами из брежневского Политбюро, но и такие яркие романтические фигуры, как Фидель Кастро.

И если Брежнева или Суслова на стене мог нарисовать только абсолютно больной человек или с единственной целью — для карикатуры, то портрет бородатого «команданте», украшающий многие дома и улицы городов, был портретом поистине революционного бога, сумевшего вдохнуть новую жизнь в уже начавшую тускнеть идею.

И тогда, в Киеве, именно такими восторженными глазами юного пионера, только что повязавшего красный галстук и торжественно принятого на линейке отряда, маленький Саша смотрел на бородатого героя, проходившего так близко от него. Отец, поднявший его на плечи, был спортсменом, бывшим боксером-тяжеловесом, и заметно выделялся в толпе. Фидель, шедший сквозь живой коридор, вдруг остановился, заметив поднятого на плечи мальчика, и, неожиданно сняв свой берет, надел его на голову ребенка под бурные восторги окружающих.

Много лет хранил этот берет Саша Максимов как свой самый дорогой, самый любимый сувенир. С именем Фиделя Кастро он шел на комсомольские стройки, вступал в партию, выбирал себе трудную профессию разведчика. Он был уже кандидатом наук, успешно защитившим свою диссертацию после окончания экономического факультета киевского Института международных отношений, когда его пригласили на работу в КГБ. Это было в начале восьмидесятых. Он работал сначала в Шестом управлении КГБ, отвечающем за экономическую контрразведку и промышленную безопасность страны, а с восемьдесят восьмого был переведен в Первое главное управление КГБ СССР, в управление разведывательной информации, в отдел, занимающийся экономическим анализом различных стран.

После августа девяносто первого он был одним из тех, кто подал заявление о своей добровольной отставке. Тогда ему просто повезло. Пришедший в КГБ «прораб» Бакатин с небывалым энтузиазмом принялся за развал союзного КГБ, и за несколько месяцев из КГБ было уволено более двадцати тысяч (!) человек. История не знала более совершенного уничтожения собственного государственного аппарата. Даже после октября семнадцатого пришедшие к власти большевики не уничтожали такими темпами государственный аппарат буржуазной России. Но в разведке все получилось несколько иначе. Еще остававшийся в последние несколько месяцев номинальным главой уже разваливающегося государства, Михаил Горбачев принимает решение разделить разведку и контрразведку по образцу и подобию ЦРУ и ФБР в Америке. И тогда руководителем разведки назначается академик Евгений Примаков. Эта фигура всплыла не случайно. Горбачев хочет назначить его министром иностранных дел, но ему ясно дают понять, что ведущие западные страны очень негативно отнесутся к подобному назначению человека, не скрывающего свою прежнюю тесную близость к органам КГБ.

Приходится пожертвовать Примаковым и в качестве своеобразной компенсации предложить ему должность нового директора Центральной службы разведки. Позже букву «Ц» убрали, уж очень она напоминала заокеанскую разведку. А Примаков сумел выжить и после развала страны, и после ухода Горбачева. Он остался возглавлять Службу внешней разведки России. Майору Максимову поэтому и повезло. Он, как и несколько тысяч других офицеров, уже собирался уходить из КГБ, когда оказался в разделенной разведке, в ведомстве Примакова. В отличие от «прораба-строителя», брошенного на КГБ, академик Примаков не стал рушить собственное ведомство. Более того, он стал заботливо его лелеять, оберегать от постороннего вмешательства, умело выводить из-под ударов критики. Практически все кадры разведчиков за рубежом были сохранены. Примаков не стал повторять глупой ошибки Бакатина. Он просто был другой человек — более компетентный в этой области, более профессиональный и более умный. Кроме всего прочего, он вовсе не считал, что хороший коммунист — это плохой разведчик, и не стал чистить свое ведомство по идеологическим мотивам. Именно поэтому в нем нашлось место и таким принципиальным людям, как Максимов, по-прежнему считавшим развал великой страны настоящим бедствием для ее народов.

Сейчас, слушая заместителя директора, он понимал, как сложно ему будет работать в этой тройке. Воспоминание о встрече с молодым Фиделем было одним из основных стержней его жизни. Но, как профессионал, он понимал, что заместитель директора прав. Он занимался экономикой и хорошо знал положение в собственной стране. Без кредитов Международного валютного фонда они просто не смогут выправить ситуацию. А кредиты, как известно, выделяют под конкретные программы и, о чем все догадываются, но никогда не пишут, за примерное поведение страны, получающей эти кредиты. Условия могли быть поставлены на самом высоком уровне. Но их выполнение жестко контролируется.

— Простите, — спросил Максимов, — вы думаете, в данной ситуации возможен румынский вариант? Вместо Чаушеску тогда прошли менее одиозные руководители, сумевшие сохранить Румынию в нужном для Советского Союза русле. Я правильно понял задачу?

— Не совсем, — отвел глаза заместитель директора, — в Румынии была несколько другая ситуация. Там требовалось только немного подтолкнуть восставших. Никто и не думал, что они расстреляют Чаушеску. Но дальнейшие события развивались в нужном направлении. Нам удалось не допустить резкой дестабилизации в стране, добиться прихода к власти более или менее управляемых людей. Во всяком случае, во время конфликта в Приднестровье они вели себя более чем разумно. Вы представляете, что могло случиться в Молдавии, если бы в Румынии вместо осторожного Илиеску сидел бы какой-нибудь неуправляемый националист?

— Я понимаю, — кивнул Максимов. Он тогда уже работал в отделе и принимал участие в планировании румынских событий. — Но мне хотелось бы точнее уяснить задачу, поставленную перед нами. Поиск возможных путей развития, опираясь на экономический анализ, или все-таки учет политического развития событий, включающий в себя и румынский вариант.

— На Кубе это невозможно, — сразу вставил Нилин.

— А вы как думаете? — спросил у Данченко заместитель директора. — Вы ведь работали там несколько лет, лучше нас всех знаете конкретную ситуацию на месте.

— Я согласен со своими коллегами, — чуть помедлив, ответил Данченко. — Несмотря на очень сложное экономическое положение, в настоящее время на Кубе нет никаких предпосылок по изменению существующего режима. Большинство населения по-прежнему верит Фиделю и искренне поддерживает его режим. На сегодняшний день он — главная причина стабильности в стране. На нем держится вся существующая в стране система.

— А его брат Рауль Кастро? — заинтересованно спросил заместитель. — Он сумеет стабилизировать ситуацию без своего старшего брата?

— Не знаю, но думаю, что с трудом. У него нет такого таланта оратора и такой ауры лидера. Все-таки Фидель…

— Возьмите документы, — показал на папку заместитель директора, — и исходите из того факта, что после третьего июня Фиделя уже не будет на Кубе. Так сказать, фантастический прогноз, о котором, кроме вас троих, никто не должен знать.

Максимов вспомнил берет «команданте». «Какие мы все в сущности сволочи», — подумал он.

Что должен чувствовать человек, чудом избежавший смерти? Роджер Робинсон не чувствовал ничего. Он просто стоял и смотрел на последствия взрыва в его офисе. Мимо бежали люди, сигналили автомобили, кричали женщины, собирались любопытные. А он стоял, словно оцепенев, и молча смотрел на все происходившее. Роджер почему-то вспомнил слова Генри: «Получается, что все высшее руководство ЦРУ или по крайней мере сразу несколько человек решили прикрыть торговцев наркотиками. А в это поверить