Большую часть времени Раббан проводил на самом большом северном острове, вблизи вечных полярных льдов и подальше от маршрутов миграции меховых китов бьондакс. Здесь не было цивилизации в общепринятом значении этого слова, но имелись фабрики, обрабатывающие предприятия и космопорт, из которого на орбиту вывозились корабли, груженные китовым мехом. Там он мог вращаться среди людей, которые понимали, что ресурсы и сырье существуют для пользы любого Дома, который может ими владеть.

Раббан поселился в казармах ОСПЧТ и самоуправно занял там несколько комнат. Иногда он развлекался карточной игрой с рабочими, завербовавшимися на Ланкивейль по контракту, но большую часть времени проводил в печальных раздумьях — как изменить свою жизнь по возвращении на Гьеди Первую. Иногда Раббан занимал себя тем, что раскалывал с помощью кнута из чернильного дерева (он познакомился с этим изобретением, общаясь с наемниками Харконненов) куски камня, глыбы льда или морских моллюсков, лежавших на металлических пирсах и гревшихся на скупом северном солнце. Однако и это занятие быстро ему наскучило.

Большую часть своей двухлетней ссылки он не показывался на глаза Абульурду и Эмми Раббан- Харконненам, надеясь, что они и вовсе не узнают о его приезде. Наконец, когда Раббан не мог уже скрывать своего пребывания, отец прибыл на обрабатывающий центр ОСПЧТ якобы с инспекционной поездкой.

Отец нашел сына в казарме и изобразил радость на виноватом лице, словно надеялся на исторгающее слезы воссоединение семьи. Он обнял своего единственного сына, но Раббан постарался как можно скорее освободиться из объятий родителя.

Глоссу Раббан, с его квадратными плечами, массивным лицом, чувственными полными губами и выступающим кадыком, больше взял от матери, чем от отца, у которого были худые руки, костлявые локти и огромные костяшки пальцев, а лицо было обветрено от частого пребывания в открытом море.

Единственный способ, каким Раббан сумел отделаться от отца и покончить с продолжавшейся несколько часов пустой болтовней, было обещание, что он приедет в Туле-Фьорд и погостит у родителей. Через неделю он действительно прибыл в главную резиденцию правителя, пропахшую кислятиной, чувствуя, как этот липкий дух проникает до его костей. Снося ухаживания родителей, Раббан проглотил свое отвращение и считал дни, оставшиеся до возвращения домой.

В резиденции его кормили изысканными блюдами из копченой рыбы, вареными клабстерами, морской паэллой, снежными устрицами и моллюсками, маринованными скатами и соленой икрой. Все блюда были обильно приправлены горькой травянистой зеленью, выращенной на скудной почве Ланкивейля. Жена рыбака, женщина с широким лицом и красными мощными руками, готовила одно блюдо за другим, угощая ими Раббана. Она знала его еще в детстве, всячески баловала и сейчас так и норовила потрепать его по щеке. За это Раббан всей душой ее возненавидел.

Ему казалось, что противный вкус останется у него во рту навсегда, а одежда навеки пропитается рыбным запахом. Обоняние успокаивал только смолистый запах горящих в камине дров. Отец находил оригинальным топить настоящими дровами, а не пользоваться термальными обогревателями или излучающими сферами…

Однажды ночью, когда Раббан сходил с ума от тоски и скуки, ему в голову пришла блестящая, как ему показалось, идея. Это была первая искра озарения, посетившая его за два года ссылки. Киты бьондакс оказались очень глупыми животными, и их было очень легко убивать, и Раббан нутром почуял, что этим можно заинтересовать отпрысков богатых родителей из Великих и Малых Домов. Эти отпрыски с удовольствием приезжали бы поохотиться на Ланкивейль. Раббан вспомнил, какое удовольствие получал он сам, охотясь на диких детей на Заповедной станции или как взбадривала его охота на песчаных червей Арракиса. Может быть, ему удастся основать здесь доходный охотничий промысел — богатые бездельники будут убивать огромных морских животных из спортивного интереса. Такой бизнес даст казне Харконненов дополнительный доход, а Ланкивейль, может быть, превратится во что-то более приличное, чем захолустная дыра, какой он был в настоящее время.

Даже барон будет доволен.

За два дня до отбытия домой Раббан поделился своей идеей с родителями. Как и положено идеальной семейной паре, они сидели рядышком за столом и ели ужин. Абульурд и Эмми смотрели друг на друга с искренним обожанием и неподдельной любовью. Мать, женщина с черными глазами-пуговичками, говорила мало, но чувствовалось, что именно она поддерживает мужа в его решениях. Время от времени супруги нежно касались друг друга.

— Я планирую привезти на Ланкивейль богатых охотников, — сказал Раббан, отхлебывая из большого стакана сладкое горное вино. — Мы будем бить меховых китов, ваши туземцы могут служить проводниками и лоцманами. Многие люди в Ландсрааде заплатят любые деньги за такую забаву и за такой трофей. Да и для нас это будет неплохая прибыль.

Эмми посмотрела на мужа и увидела, что у того от неожиданности и потрясения открылся рот. Она предоставила супругу сказать то, что было у них обоих на уме.

— Это невозможно, сынок.

Раббан даже поперхнулся от бесцеремонности, с какой этот слабак назвал его сынком. Абульурд начал объяснять:

— Все, что ты видел, — это обрабатывающие доки на севере, последний шаг в деле китобойного промысла. Но выбор нужного вида для охоты — это очень тонкое дело, для него нужны опыт и сноровка. Я часто выхожу в море сам и знаю, какой это тяжкий и квалифицированный труд. Китов бьондакс никогда не убивают для забавы.

Раббан презрительно скривил свои толстые губы.

— А почему бы и нет? Если ты — планетарный правитель, то должен понимать, что такое экономика. Мать энергично качнула головой.

— Твой отец понимает эту планету гораздо лучше, чем ты. Мы не можем позволить то, что ты предлагаешь.

Она говорила с такой уверенностью в себе, что, казалось, ничто на свете не сможет ее поколебать.

Раббан едва усидел на стуле. Он даже не разозлился, его охватило отвращение. Эти люди не имеют права что бы то ни было ему запрещать. Он племянник барона Владимира Харконнена, наследник Великого Дома. Абульурд же доказал, что не может как следует справляться с возложенной на него ответственностью. Никто не станет всерьез прислушиваться к жалобам неудачника.

Раббан резко встал и вышел в свою комнату. Там он выместил всю ярость на большом горшке из абалоновой раковины, в которой была устроена клумба из приятно пахнувшего лишайника, собранного в коре, содранной с некоторых видов деревьев. Пинком Раббан разбил раковину, и осколки ее разлетелись по дощатому полу.

Скрежещущие звуки любовных песен китов бьондакс прервали и без того беспокойный сон Раббана. За окном, в водах глубокого пролива, перекликались киты, издавая монотонные звуки, мучительным эхом отдававшиеся в голове. Казалось, еще немного, и черепная коробка не выдержит этого заунывного пения.

Накануне вечером отец значительно улыбнулся, прислушиваясь к крикам животных. Они с сыном стояли на балконе из растрескавшихся бревен, скользких от вечной сырости этих мест. Протянув руку в сторону узких фьордов, в водах которых перемещались темные крупные тени, Абульурд сказал:

— Песнь спаривания. Для китов настало время любви. От этих слов Раббаном овладела жажда убийства. Обида, вызванная отказом отца последовать его советам, была еще очень свежа. Угораздило же его стать отпрыском таких родителей! Он и так слишком долго терпел этот надоедливый мир, сносил раздражающее внимание родителей; Раббан не мог понять, как могли эти люди пренебречь величием, которое само шло к ним в руки, и опуститься до того, чтобы быть довольными здесь.

Кровь Раббана кипела от одной этой мысли. Понимая, что не сможет уснуть под аккомпанемент китовых песен, Раббан оделся и вышел в большой зал. Оранжево-янтарные угли в камине ровно светились, создавая впечатление, что камин заполнен расплавленной лавой. Как всегда, бодрствовали всего несколько слуг, на кухне повара готовили еду к завтраку. Абульурд не заботился об охране своей персоны.