комнате, похоже, привыкла считать его своим.
Мы пили кофе, грызли печенье и читали газету: одну статью я выбирал для себя, другую – для Руби. Заметку “Дрейк энд Суини” проигнорировал.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил я, когда кофе был выпит.
– Великолепно. А ты?
– Замечательно. И без всякой дозы. Ты тоже можешь этим похвастаться?
Щека у Руби дрогнула, взгляд скользнул вбок. Для правдивого ответа пауза затянулась.
– Да. Могу.
– Не лги, Руби. Я твой друг и адвокат, и я собираюсь помочь тебе вернуться к Терренсу. Но у меня ничего не выйдет, если ты будешь лгать. Теперь посмотри мне в глаза и скажи правду.
Глядя в пол, она прошептала:
– Без дозы я не могу.
– Спасибо, Руби. Почему ты убежала вчера с собрания?
– Я не убегала.
* * *
– С одного. А с другого ушла, директриса сказала. – Меган позвонила мне за несколько минут до прихода Гэско.
– Я думала, все кончилось.
У меня не было намерения ввязываться в спор, который нельзя выиграть.
– Ты собираешься сегодня к Наоми?
– Да.
– Хорошо. Я подвезу тебя. Обещай сегодня сходить на оба собрания.
– Обещаю.
– Ты должна приходить на них первой, а уходить последней, ясно?
– Ясно.
– Меган будет следить за тобой.
Согласно кивнув, Руби взяла из пакета печенье. Мы поговорили о Терренсе, о лечении, и у меня возникло ощущение безнадежности. Руби пугала сама мысль прожить двадцать четыре часа без наркотика.
Крэк, подумал я. Вызывающий мгновенное привыкание и дешевый, как грязь.
По дороге к Наоми Руби спросила:
– Тебя забирали копы?
Ну конечно, беспроволочный телеграф, как я и предполагал.
– Недоразумение, – отмахнулся я.
Меган открыла нам дверь и пригласила меня выпить кофе.
Руби прошла в зал на первом этаже, где женщины протяжно пели. Несколько минут мы с Меган послушали их. Будучи единственным мужчиной в Наоми, я чувствовал себя неловко.
На кухне Меган налила кофе, а затем предложила пройтись по дому. Разговаривали мы шепотом: где-то рядом несколько женщин молились.
Кроме зала и кухни, на первом этаже располагались душевые и туалеты. На заднем дворе был разбит небольшой сад, уда любили приходить те, кто испытывал потребность в одиночестве. Второй этаж занимали разные кабинеты, комнаты для приема посетительниц и зал для собраний, предварявших курс анонимного лечения от алкоголизма и наркомании.
Кабинет Меган находился на третьем этаже. Предложив сесть, она бросила мне на колени сегодняшнюю “Вашингтон пост”:
– Ночь выдалась не из приятных, да?
– В общем-то терпимой.
– Что это? – указала Меган пальцем на свой висок.
– Соседу по камере понравились мои кроссовки, и он решил их забрать.
Она опустила ресницы:
– Эти?
– Да. Класс, не правда ли?
– Вы долго там пробыли?
– Пару часиков. А потом вернулся к жизни. Чувствую себя новорожденным.
Меган очаровательно улыбнулась. Наши глаза на мгновение встретились, и я подумал: “Эй, парень, а кольца-то на пальце у нее нет!” Высокая и стройная, с короткими, как у школьницы, темно-каштановыми волосами и огромными карими глазами, Меган была очень привлекательной, и я удивился, почему не заметил этого раньше.
Попался? Уже поднимаясь по лестнице, знал, что вовсе не интерьер меня интересует? Но как я мог пройти мимо таких глаз и улыбки вчера?
Мы рассказали друг другу о себе. Отец Меган, священник и страстный баскетбольный болельщик, жил в Мэриленде. Сама она еще девчонкой решила помогать бедным.
Без всякого голоса свыше.
Я признался, что три недели назад о бедных и не помышлял. Меган поразила история с Мистером и ее воздействие на меня.
Я получил приглашение отобедать – заодно можно будет навестить Руби. Если выглянет солнце, столик накроют в саду.
Адвокаты бродяг – обыкновенные люди, и влюбляются они, как и все, в самых экзотических местах. В приюте для бездомных женщин, например.
* * *
После недели, проведенной в самых, мягко говоря, неблагополучных кварталах столицы, после долгих часов общения с бездомными у меня исчезла всякая потребность прятаться за спину Мордехая. Безусловно, он был надежным спасательным кругом, но если хочешь научиться плавать, то нужно бросаться в воду и барахтаться самому.
Я имел список почти тридцати приютов, общественных кухонь и центров помощи бездомным. И список семнадцати выселенных, в число которых входили Девон Харди и Лонти Бертон.
Следующим пунктом была общественная кухня при церкви неподалеку от Университета Галлодета
Я представился, и Глория сунула мне в руки нож, попросив помочь с луком. Какой юрист, работающий ради идеи, отказался бы на моем месте?
Мне приходилось заниматься подобным у Долли, сообщил я и, утирая слезы, принялся рассказывать о деле, над которым работаю.
– Делами мы не занимаемся, – бросила Глория. – Мы просто кормим бездомных. Имен при этом не спрашиваем.
Добровольный помощник принес мешок картофеля. Мне было пора. Поблагодарив за лук, Глория взяла копию списка и обещала что-нибудь разузнать.
Все мои передвижения по городу были четко спланированы, за короткое время предстояло опросить множество людей.
Я поговорил с врачом клиники для бездомных – там хранились данные на каждого пациента. Он пообещал: к понедельнику секретарша сверится с компьютером и сообщит мне, если найдет хотя бы одно имя из списка.
Я отчаевничал с католическим священником храма Искупления грехов. Святой отец внимательнейшим образом изучил все семнадцать фамилий, но помочь оказался не в силах.
– Слишком много проходит передо мной людей, – посетовал он.
В Коалиции борцов за свободу, занимавшей просторное здание, сооруженное еще в прошлом веке,
