— Этого не может быть, — нахмурился Седой. — Если он не звонил по этому телефону, то этого не может быть. Они ведь не могли прослушивать все сотовые мобильные телефоны Германии.

— Они это сделали, — зло заявил его собеседник, — хорошо еще, что наш друг позвонил по обычному телефону и предупредил меня.

Иначе мы бы сейчас здесь с тобой не разговаривали.

— Неужели вы не предусмотрели и такой вариант? — спросил Седой.

Аркадий Александрович довольно улыбнулся.

— А ты как думаешь? Конечно, предусмотрели. Но говорить об этом раньше времени я не хотел. Пусть будет для них сюрпризом.

— Ко мне больше ничего нет?

— Нет. Но будь осторожен. Они захотят тебя даже арестовать. Держись твердо. Заяви, что если они не пропустят тебя к самолету, то будет очень плохо. Мы взорвем оставшиеся две капсулы.

— Понятно.

— У меня с собой два сотовых телефона.

Они зарегистрированы на другие фирмы и пока чистые. Держи все время при себе свой телефон. Я позвоню и поговорю с тобой ровно в пять двадцать. Только учти, что разговор будет коротким и я сразу выброшу свой телефон в мусорный ящик, чтобы они не смогли меня засечь.

— Надеюсь, что вы так и сделаете.

— И езжайте очень осторожно. Постарайтесь не попасть в аварию.

— До свидания. — Он отвернулся и зашагал к своей машине, даже не попрощавшись.

— Хам, — сказал с презрением Аркадий Александрович, когда Седой отошел достаточно далеко и не мог его услышать.

Держа в руках капсулу, Седой перешел улицу. За спиной послышался резкий скрип тормозов. Высунувшийся из грузовика водитель яростно махал ему рукой. Седой, не оборачиваясь, шел к своей машине. За рулем сидела Карина, внимательно смотревшая на него. Он подошел к автомобилю, сел рядом с ней, захлопнул дверцу.

— Как дела? — спросила она. Вместо ответа он показал ей капсулу. Она невольно поежилась, словно в салон машины вползла ядовитая змея.

— В аэропорт Шереметьево-1, — устало сказал он. Она повернула ключ. Машина выехала из переулка. Через несколько минут он вдруг спросил: — Ты не передумала? Еще все можно отыграть назад. Ты просто выйдешь из машины, и все.

Она взглянула на него и, закусив губу, ничего не произнесла. И вдруг резко нажала на тормоза, да так резко, что он едва не разбил себе лицо. Сзади послышался отчаянный визг тормозов. Они едва избежали аварии.

— А ты хочешь, чтобы я ушла? — спросила она, глядя ему в глаза. Молчание длилось вечность. Сзади неистовствовали водители, ревели клаксоны, кричали люди.

— Нет, — наконец сказал Седой, — я не хочу, чтобы ты уходила.

Она чуть улыбнулась и снова взялась за руль. Он посмотрел на капсулу. Она была такая маленькая. Хрупкая. В ней была какая-то жидкость. Обычная жидкость, как вода из ручья в детстве. Он подумал, что можно разбить капсулу вот здесь, сейчас. Разбить ее ко всем чертям в этом огромном чужом городе, так и не ставшем ему родным.

Много лет назад он приехал сюда полный надежд и радужных планов. Теперь не оставалось ничего. Ни надежд, ни планов. Была только эта белая трубочка — капсулы и трупы…

Много трупов вокруг. Он давно перестал считать эти трупы, понимая, что ничего изменить уже нельзя. После Афганистана он не верил никому. И виновата в этом была не война.

Скорее в этом виновато было то чувство потерянности и одиночества, которое он испытал, вернувшись с войны. Может быть, Карина могла помочь ему именно тогда. Но теперь…

Теперь в руках по-прежнему была капсула, позади были трупы, а впереди была неизвестность. Он сжал зубы. Хорошо бы разбить эту капсулу прямо сейчас, с холодным отчаянием подумал он. И тогда первой жертвой этого ЗНХ станет он сам. Может, в этом и будет высшая справедливость.

Полковник Борисов приехал в больницу к Панченко, когда закончили оперировать Ваганова. Врачи не давали никаких шансов на его выздоровление, утверждая, что все решится в ближайшие несколько часов. Борисов прошел в палату к Панченко, где лежал раненый офицер. Несмотря на уговоры, лечащий врач дал ему всего пять минут.

Он вошел в палату, обнаружив сидевшую рядом с раненым его молодую миловидную супругу. У нее были заплаканные, но счастливые глаза. Очевидно, она была довольна тем, что все кончилось таким образом и получивший тяжелое ранение муж тем не менее останется жив и рана не представляет серьезной опасности для жизни. Увидев вошедшего, она чуть нахмурилась. Сюда уже приезжало столько людей и из милиции, и из ФСБ.

Борисов, поняв ее состояние, улыбнулся ей вместо приветствия.

— Как хорошо, что вы здесь! — сказал он. — Не нужно уходить. У меня нет ничего секретного. Ваш муж вел себя как настоящий герой.

И вы должны об этом знать.

Это было правдой. Все солдаты в один голос говорили о мужестве Панченко, которое он проявил во время нападения террористов на воинскую колонну. Молодой супруге было приятно слышать такие слова.

— Тоже мне герой, — сказал весь перебинтованный Панченко, — поймали, как утку. Если бы отбили нападение, тогда был бы герой.

А сейчас еще нужно искать этих бандюг.

— Найдем, — успокоил его Борисов, присаживаясь рядом на стул, — обязательно найдем.

Я зашел узнать, как ваше здоровье, и заодно рассказать вашей супруге, как вы здорово действовали. Полковник Борисов. Я из штаба округа, — соврал он.

— Спасибо, товарищ полковник, — поблагодарил Панченко, — вообще-то я где-то и сам виноват. Немного не рассчитал, подставился.

Вот они меня и ранили.

— Ничего. Все заживет, все будет в порядке. Вы геройски держались, — добавил Борисов, — и рана у вас не такая опасная, как у подполковника Ваганова.

— Как он себя чувствует? — спросил Панченко.

— Пока в сознание не приходил. Тяжелая травма головы. Поврежден череп. Задет мозг.

Но врачи надеются на лучшее. Его группа ведь приняла главный удар на себя.

— Да, — подтвердил Панченко, — это подполковник ГАИ струсил. Как увидел наставленное на него оружие, так сразу и упал на землю. И не вставал, сукин сын, пока бой не кончился.

— Трусы всегда встречаются, — уклончиво согласился Борисов, — а вот капитан Буркалов погиб.

— Я это тоже видел, — оживился Панченко, — я же говорю. Эти трое офицеров — настоящие герои. Они герои, а не я. Буркалов пытался машину вывести из-под обстрела гранатометов. Видел, что бьют по кабине, а все ж таки пытался. Такой молодец и так геройски погиб! Или этот майор. Сизов, кажется. Он ведь отбивался до последнего, а когда в машину бандиты полезли, даже пристрелил одного из них. А ведь уже раненый лежал на полу машины.

— Да? — заинтересовался Борисов. — Вы ничего не путаете? Может, это стрелял Ваганов, а не Сизов?

— Не путаю, — упрямо сказал Панченко. — Подполковника сразу тяжело ранило, и он потерял сознание, а Сизов все еще отстреливался.

До последнего контейнер защищал.

— А подполковник Мисин утверждает, что Сизов добровольно сдался террористам.