высказался против планов руководства. В результате к вечеру 13 ноября или рано утром 14 ноября Наварр уже знал, что Коньи (ответственный за проведение операции “CASTOR”), командующий ВВС и командир транспортной флотилии (на которых возлагались обязанности по поддержке наземных частей) возражали против захвата Дьен-Бьен-Фу. Наварр не стал принимать в расчет их точку зрения и 14 ноября отдал последние распоряжения относительно предстоящего воздушного десанта. Фактически главнокомандующий лишь подтвердил прежние инструкции, не прояснив основного вопроса: чем станет Дьен-Бьен-Фу, “бухтой” или “ежом”.
У Коньи и подчиненных ему авиационных начальников остался один последний шанс заявить протест против операции “CASTOR”. 17 ноября Наварр и генеральный комиссар по Индокитаю Дежан, прибывший во Вьетнам из Парижа, прилетели в Ханой на небольшое совещание, касающееся будущей операции. Там в присутствии Дежана генералы обсуждали операцию в общих словах, используя специальные термины, малопонятные гражданскому лицу. Подлинная конфронтация произошла перед совещанием, когда Наварр встретился с Коньи в его кабинете. Такое общение с глазу на глаз – нормальное явление во всех армиях, оно дает возможность генералам говорить друг с другом более или менее открыто. Традиционно один генерал старается не выставлять в дурном свете при подчиненных другого, даже если тот ниже его по званию.
Оказавшись наедине с начальством, Коньи впервые предъявил ему меморандум от 4 ноября и сказал Наварру, что согласен с каждым словом этого документа, подготовленного его штабом. Что именно Наварр ответил Коньи, неизвестно. Однако или в тот же день (семнадцатого), или на следующий Наварр, говоря с адъютантом об операции “CASTOR”, сказал, что он “не в состоянии понять, что на уме у генерала Коньи”‹23›. Ни тогда, ни впоследствии Наварр не прояснил, что подразумевалось под этим туманным заявлением. Возможно, он даже ничего такого не говорил. Или же между двумя генералами была уже такая непреодолимая бездна непонимания, что доводы Коньи против операции “CASTOR” не имели значения для Наварра, или же главнокомандующий закрыл уши для любых возражений.
В тот же день, но позднее, на совещании, где присутствовало лишь ограниченное количество военных, Наварр прямо спросил генералов Жилля и Дешо, если ли у них соображения против операции “CASTOR”. И командир десантников, и командующий ВВС ответили утвердительно. Жилль высказал незначительные возражения, касавшиеся тактики одновременной высадки всех парашютных частей в деревне, где, по имевшимся данным разведки, находился 148-й полк Вьетминя. Жилль считал, что выброску следует произвести в разных точках вокруг Дьен-Бьен-Фу, после чего атаковать противника на его позициях. Дешо повторил то, что уже говорил относительно погоды, заградительного огня ПВО и т.д. Наварр выслушал и почти ничего не ответил. Под конец главнокомандующий спокойно выразил уверенность в том, что воздушные силы могут выполнить поставленную задачу, несмотря на все сложности, а затем подвел итог совещанию, объявив, что операция “CASTOR” начнется 20 ноября, то есть через три дня.
Тут неминуемо возникает другой глобальный вопрос: почему же Наварр так упорствовал, ведь все говорило против проведения операции? Жилль, Коньи и Дешо были смелыми и опытными офицерами и не стали бы так настойчиво спорить с начальством, не имея на то очень веских оснований. Возражая против проведения операции, все трое рисковали навлечь на себя обвинения в нежелании сражаться, что дало бы право главнокомандующему отстранить каждого из них от занимаемой должности. Командующий может, конечно, и не принимать в расчет мнений подчиненных. Однако в таких случаях, начиная операцию, он берет на себя двойную ответственность и не может не осознавать, что в случае провала всерьез рискует должностью, карьерой и репутацией.
Наличие у Наварра четкого приказа правительства о защите Лаоса могло объяснить причину, почему главнокомандующий шел наперекор мнениям своих главных помощников. Возвращение Дьен-Бьен-Фу давало ему самый лучший шанс выполнить трудную, а вполне возможно, невыполнимую задачу. Но Наварр не получал ясного указания оборонять Лаос. Наоборот, все, что происходило 24 июля на заседании Национального комитета обороны, неминуемо наводило на мысль о том, каково истинное отношение Франции к своим обязанностям защищать соседнюю с Вьетнамом страну. И наконец, Наварр осознавал, что, как он и заявил членам комитета 24 июля и как позднее писал в своей книге, не существовало простого способа остановить наступление коммунистов в Лаосе. Наварр знал, в каком невыгодном положении окажутся французские войска и каким опасностям они подвергнутся в ходе операции “CASTOR”, и все же начал ее.
Так что толкнуло Наварра на это? Его самоуверенность и высокомерие. Он презирал французское правительство за трусость в принятии трудного решения и считал, что своими действиями Национальный комитет обороны фактически переложил всю ответственность на него. Что ж, если они трусы – он не трус, если они не могут решать – он может. Ему нравились и высокая ответственность, и свобода действий, которую она предполагала. Так или иначе, какими бы недостатками ни обладал Наварр, он никогда не прятался за спину начальства. Он действовал.
Есть еще один мотив, побуждавший Наварра предпринять попытку защиты Лаоса. Французский главнокомандующий полагал, что в противном случае война будет проиграна, а тогда виноват во всем окажется не кто иной, как он сам. Наварр пишет, что Марк Жаке, упомянутый ранее министр по делам ассоциированных государств, сказал ему в середине ноября 1953 года, что, по его (Жаке) мнению, потеря Северного Лаоса, особенно Луанг-Прабанга, до такой степени шокирует общественное мнение во Франции, что продолжать войну в Индокитае окажется совершенно невозможно‹24›. Хотя в книге сам Наварр открыто не высказывается в поддержку мнения министра, он и не оспаривает точку зрения Жаке. Несомненно, данный фактор принимался Наварром во внимание при принятии судьбоносного решения. Спустя годы Наварр подтвердил влияние такого мотива, хотя и в несколько иной форме. В своем письме от 1959 года в одну французскую газету бывший главнокомандующий говорил о том, что позволить руководству Вьетминя “укрепиться на Меконге – все равно что самим распахнуть двери в Центральный и Южный Индокитай”‹25›, или, иными словами, проиграть войну. В 1963-м Наварр подтверждал вышесказанное другим заявлением: “Предположим, я бы оставил Лаос по собственному усмотрению и открыл Вьетминю путь к победе. Сегодня на меня показывали бы пальцами как на человека, наплевавшего на честь своей страны”‹26›.
Вот именно в этом и суть. По мнению Наварра, честь французской армии и самой Франции предписывала ему выступить на защиту Лаоса. Французские военные всегда рассматривали себя как гарантов чести Франции и, таким образом, ставили себя выше правительства, выше политиков, которым никогда не доверяли. Только армия, как считали французские офицеры, способна отстоять славу и честь их страны. Если штатские, которые контролируют правительство, ведут себя трусливым и постыдным образом, ответственность надлежит принять на себя военным.
Французская армия делала героями генералов, которые, чтобы принести Франции победу и сохранить честь страны, не подчинялись правительственным приказам. Шарль де Голль в своей книге “На острие меча”, написанной еще до Второй мировой войны, говорит: “Тем, кто совершал великие деяния, нередко приходилось рисковать и нарушать общепринятые нормы дисциплины. Примеров множество. Это и Пелиссье в Крыму с грозными императорскими депешами в кармане, которые он прочитал только после того, как был взят Севастополь, и Ланрезак, нарушивший приказ и тем спасший свою армию после Шарлеруа, и Лиоте, наперекор полученным сверху инструкциям установивший протекторат над Марокко{59}. После Ютландского сражения, когда англичане не смогли воспользоваться возможностью и разгромить германский флот, адмирал Фишер, тогдашний первый морской лорд, прочитав донесение от Джеллико, в ярости воскликнул: 'У него есть все качества Нельсона, кроме одного: он не умеет не подчиняться!'”‹27›
После падения Франции в 1940-м, генерал де Голль продолжил войну, тогда как законное правительство, возглавляемое маршалом Петэном, подписало мирный договор с Германией. За неподчинение правительство Виши in absentia (заочно) приговорило генерала к смерти. Принимая во внимание данного рода традиции, мог ли Наварр, высший офицер французской армии, генерал, не выбрать путь, который он считал дорогой, ведущей к чести, тем более что ее не преграждали трусливые политики?
Поскольку Наварр решил выступить на защиту Верхнего Лаоса, возникал вопрос: как? Сначала Наварр предполагал осуществить задачу путем ведения подвижной, или маневренной, войны, атаковав вражеские колонны, наступающие на Лаос, но быстро отказался, от подобной затеи. Он правильно рассудил, что войска экспедиционного корпуса со всеми их грузовиками, танками и прочим тяжелым снаряжением
