волосы делали ее похожей на живой язык пламени; она сразу бросилась ему в глаза, и никаких других женщин он уже не замечал.

– Это я – йомфру Вальборг! – вдруг с возмущением вскрикнул звонкий голос где-то в стороне.

Со скамьи поднялась другая девушка: невысокая, светловолосая, тоже красивая, но совсем другая. За спиной ее стоял Оддбранд Наследство. Увидев его и встретив его значительный взгляд, Ормкель понял свою ошибку и почувствовал некое разочарование: все равно как если бы ему показали овцу и сказали, что это – олень.

– Это я – йомфру Вальборг! – с оскорбленным видом повторила светловолосая и бросила на рыжую в красном платье гневный взгляд, как будто та сама пыталась занять чужое почетное место. – И если нужно, чтобы я отвезла выкуп за моего брата, то я готова сделать это!

– Что ты, дочь моя! – кюна Аста чуть не заплакала от страха. – Ты, еще ты, когда Эгвальд… Чтобы девушка ехала за море к такому человеку! Нет, лучше уж я сама поеду!

– Нет, конунг, это должна сделать я! – Вальборг повернулась к Хеймиру конунгу и сжала руки, в глазах ее горела страстная мольба.

– А я бы сказала, что этот человек не так уж ошибся! – возразила Ингитора и тоже шагнула вперед. –  Конечно, я не дочь конунга, но и я не чужая Эгвальду ярлу! И если уж так случилось, что он попал в беду, то и я имею право помочь ему!

Мысль о том, что Вальборг отправится исправлять ее, Ингиторы, промахи, казалась ей хуже смерти. Опасность, которой дочь конунга при этом подверглась бы, служила бы к ее чести и к унижению Ингиторы, и она сама была готова на любую опасность, только бы этого избежать!

– Ты приносишь ему одну неудачу! – гневно ответила ей Вальборг. – Если бы не ты, он вообще не пошел бы в этот поход! Ты подталкивала его своими стихами, но они оказались недостаточно сильны, чтобы обеспечить ему победу!

– Уж в этом если и есть виноватые, то это не я! Не я, а ты с самого первого дня пророчила ему поражение и позор! Это правда, и все это знают! Все здесь были свидетелями, даже кюна Аста! Все знали, что ты предрекала твоему брату поражение! И если ты теперь поедешь за ним, то он и вовсе никогда не вернется!

– Но поехать должна я! Ведь Торвард конунг пожелал, чтобы приехала я!

– Конунг, пусть едет она! – чуть не плача, умоляла мужа кюна Аста, и он не сомневался, что жена его имеет в виду Ингитору. – Я не вынесу, если моя девочка поедет к этому чудовищу! Ты же знаешь, что про него рассказывают! Говорят, он одну дочь уладского конунга прямо при всех чуть ли не… – Кюна сама себе зажала рот, не в силах вымолвить такие ужасные вещи. – Я тогда в море брошусь! Он обесчестил нашего сына, так неужели ты согласишься, чтобы он обесчестил еще и дочь! Конунг, ты не можешь этого допустить!

– Конунг, это я должна поехать! – почти одновременно с ней горячо твердила Ингитора. – В чем-то твоя дочь права, без меня не было бы этого похода, Эгвальд ярл хотел помочь мне, он готов был пожертвовать собой ради чести моего рода, и теперь я должна сделать все, чтобы спасти его!

Хеймир конунг переводил взгляд с одной женщины на другую. Скромный размер суммы в сочетании с требованием, что привезти ее должна сестра пленника, сразу навел его на мысль, что на самом деле Торвард конунг собирается взять другой выкуп. Но если честь сына, побежденного и попавшего в плен, новыми победами восстановить было можно, то честь дочери не восстановишь уже никак, даже смертью похитителя этой самой чести.

– В справедливости твоим словам отказать нельзя! – заметил он наконец, обращаясь к Ингиторе. – Как и самой тебе – в смелости и отваге. Ты действительно готова это сделать? Подумай как следует! Ведь Торвард конунг ненавидит тебя за твои стихи, а против моей дочери он ничего иметь не может. Для тебя это вдвойне опаснее, чем для нее. Ты понимаешь, что он имеет в виду?

– Сумасшедшая, ты погибнешь! – стонала за спиной у Ингиторы Стейннрид и дергала ее за рукав, словно умоляла опомниться. – Ты понимаешь, какой выкуп он с тебя возьмет!

– Если он это задумал, то с Вальборг он возьмет то же самое, – в состоянии лихорадочной отваги отвечала Ингитора, и выиграть этот спор ей казалось не менее важно, чем саму войну с Торвардом конунгом. – А она не виновата, что Эгвальд ярл там оказался. Он пошел в тот поход ради меня. И для него он тоже был опасен.

– Но ведь Торвард конунг хочет, чтобы приехала я! – не уступала Вальборг. От спора она непривычно разгорячилась, на щеках ее появился румянец, глаза заблестели. И она, кажется, единственная не понимала, о чем тут все думают.

– Скажи-ка, Ормкель ярл, Торвард конунг примет выкуп из рук Ингиторы дочери Скельвира? – спросил Хеймир конунг.

Ормкель подумал. Ему самому нравилась мысль, что зловредная дева-скальд приедет и окажется в руках Торварда конунга, которому испортила за зиму столько крови. Правда, он хотел видеть конунгову дочь… Но что-то подсказывало ему, что конунгу будет гораздо любопытнее взглянуть на деву-скальда. Даже если забыть про ее дурацкие стихи, она собой точь-в-точь такая, какие ему нравятся, – высокая, стройная, рыжая, ноги длинные, глаза горят! Не то что эта белобрысая овечка со взглядом ястреба!

В некоторой растерянности Ормкель взглянул на Оддбранда, стоявшего за спиной Вальборг. И тот быстро опустил веки, словно сказал «да».

– Я думаю, что Торвард конунг пример выкуп из рук этой девы! – объявил Ормкель. – Но он не хочет ждать, и она должна отплыть вместе со мной, на моем корабле. Обратно она вернется на корабле Эгвальда ярла, так что своя дружина ей не понадобится.

– Ты понимаешь, конечно, что мы полагаемся на благородство Торварда конунга! – сказал ему Хеймир. – Он и так уже причинил зло этой девушке, и ее нелюбовь к нему не должна его удивлять.

– Любой может быть уверен в благородстве Торвард конунга! – с надменностью ответил Ормкель, хотя Эльвенэс был не тем местом, где в благородство Торварда особенно верили.

Вальборг снова села на свое место и отвернулась. На лице ее выступила краска досады, а в душе бушевала обида и негодование на Ингитору, отнявшую у нее законное и почетное право. Она сама не отдавала себе отчета, что движет ею – желание помочь брату или желание увидеть Торварда конунга.

Ормкель еще раз поглядел на Оддбранда: у старого дракона был умиротворенный вид. Тот знал, что йомфру Вальборг уже не нужно заманивать в Аскефьорд.

Всего через два дня Ормкель на «Бергбуре» (одолженном для этого плавания у Аринлейва сына Сельви) уже отчалил от Корабельного мыса. На нем значительно прибавилось груза: рядом с оружейным ящиком появился внушительный сундук, окованный железом, запертый не менее внушительным замком. В этом сундуке хранилось немалое богатство: более четырехсот эйриров серебром, выданных из казны Хеймира конунга на выкуп людей, три марки за ярлов и две марки золота за Эгвальда. Притом эйриров потребовалось, как потом уточнил Ормкель, четыреста двадцать два! Почти та же цифра, которую – в марках – выплачивали придайниты из города Лугоэнах! Так кстати – или некстати – в день прибытия дурных вестей рассказанный случай мигом облетел весь Эльвенэс, и слэтты чувствовали себя почти так же униженными этой цифрой, как когда-то придайниты.

На сундуке сидела Ингитора дочь Скельвира, дева-скальд из Эльвенэса, как дракон Фафнир на своем злополучном кладе. Она надела свое любимое красное платье с золотыми застежками, а на груди ее поблескивала «морская цепь»: Хеймир конунг дал ей свое сокровище на случай каких-либо осложнений. От любопытных глаз цепь была прикрыта зеленым плащом, подарком Эгвальда ярла, и спереди на нем темнело несколько мокрых пятен. Пятна остались от слез Этелахан: уладка рыдала и не могла оторваться от Ингиторы, пока фру Гуллеборг буквально не оттащила ее.

– Ты не вернешься! Не вернешься! – выкрикивала Этелахан, временами прибавляя что-то на родном языке. – Я знаю, ты не вернешься!

– Счастье и впрямь меня покинуло, если от моих стихов Эгвальд ярл потерпел поражение! – отвечала ей Ингитора. – Если это так, то мне придется от стыда превратиться в тюленя и уплыть, как твой бард по имени Толкен! Ничего! Я оставила кюне Асте все мои обручья, и ожерелья, и прочее, что мне давали. Я ей сказала, что если я не вернусь, то пусть конунг возьмет назад все это, а тебя отвезет домой.

– Я хочу поехать с тобой!

– Твои стихи не виноваты! Наверняка там не обошлось без колдовства его мамаши, кюны Хёрдис! –