Вера Анатольевна очень удивилась – собственный муж гораздо моложе и симпатичнее. Чего, интересно, надо этим заевшимся дамочкам? Не говоря уже о том, что муж заботится о ней, создает ей такие исключительные условия, одевает в баснословно дорогие тряпки…
В отношении консьержки к жиличке из шестнадцатой появился первый холодок.
Но той показалось мало, и на следующий день к ней заявился совершенно подозрительный тип – лощеный красавчик с прилизанными иссиня-черными волосами, оливково-смуглой кожей и маленькими злодейскими усиками… Типичный злодей из латиноамериканского сериала… Впрочем, откуда у нас латиноамериканцы, наверняка просто лицо кавказской национальности.
Такого свинства от приличной с виду девушки Вера Анатольевна никак не ожидала, и ее отношение к жиличке опустилось ниже точки замерзания.
А тут еще какая-то загадочная старуха… Нет, в шестнадцатой квартире явно творится что-то неладное!
Лиза Штукина не находила себе места.
Опять эта стерва Чижова на коне! Казалось бы, судьба наконец обошлась с ней по справедливости: ее обвинили в убийстве и жить на свободе мерзавке осталось считанные дни… Конечно, и сама Лиза постаралась, вложила в дело свою скромную лепту, подбросив в гримерку Чижовой бриллиантовую змейку, но трудно осудить ее, учитывая всю глубину чувства, испытываемого несчастной травести к этой наглой выскочке…
Но, несмотря на такие очевидные улики, милиция тянет, не собирается арестовывать стерву… Небось она их всех купила или переспала с ними – Лиза видела, какие взгляды бросал на мерзавку высокий кудрявый милиционер! Но хоть одно радовало – Чижова сказалась больной и перестала ходить в театр, перестала доводить несчастную Лизавету своей отвратительно, мерзко безупречной внешностью и своими непрерывными успехами у публики…
Так надо же – и здесь сорвалось! Светлана, артистка второго состава, заменявшая злодейку Чижову, выкинула номер – умчалась сломя голову в какую-то дыру, на Урал или в Сибирь, к жениху…
Все, ну просто все против бедной Лизы!
А Главный хорош – кинулся звонить Чижовой, уговаривать ее, унижаться перед этой стервой… Ну и она, конечно, изволила согласиться, появилась в театре! Никто даже не видел, как она вошла, проскользнула незаметно мимо вахтерши – небось мучает все-таки совесть, не иначе как она убила Валерию…
И самое гадкое, что спектакль прошел на ура, публика до сих пор аплодирует, не отпускает мерзавку… Ну, вкусы публики известны – им только подавай смазливую мордашку да стройные ножки… Тьфу, пошлость! Но даже этот хваленый критик притащился в антракте за кулисы, говорил Чижовой комплименты, ручки целовал, козел! Нет, все делается только за деньги или через постель, это ясно как божий день! А настоящая актерская игра никому не нужна, и никто ее не оценит, никто не замечает, сколько страсти и подлинного таланта рядовой скромный труженик театра вкладывает в роль, допустим, Тома Сойера…
Погруженная в свои безрадостные мысли, Лиза Штукина брела по пыльному полутемному коридору в глубине театра.
Ноги сами привели ее к грим-уборной Ольги Чижовой.
Лиза дернула дверь – она оказалась не заперта.
Оглядевшись по сторонам, травести прошмыгнула в комнату.
Она сама не знала, зачем вошла сюда – то ли надеялась проникнуть в какие-нибудь темные тайны предмета своей ненависти, то ли просто хотела лишний раз взглянуть на ее комнату, на ее вещи, как преступник, говорят, снова и снова возвращается на место преступления…
И Лиза, конечно, увидела то, что ожидала, – на гримерном столике Ольги Чижовой в простом керамическом кувшине стоял огромный букет свежих роз!
Пятнадцать белоснежных роз, полураскрытых, благоухающих, покрытых каплями росы… Конечно, это была не роса, а всего лишь обычная водопроводная вода, но розы от этого не казались менее прекрасными!
Какой-то идиот-поклонник принес мерзавке этот проклятый веник!
Самой Лизе только один раз подарили после спектакля букет цветов – и куда более скромный, потому что тот букет Лиза купила на свои собственные деньги и попросила поднести его Марину Столетову, свою одноклассницу, которой она подарила контрамарку… Лиза хотела, чтобы коллеги наконец увидели – ее тоже ценят зрители, ей тоже дарят цветы, она тоже настоящая актриса…
Но тот букет не шел ни в какое сравнение с этими отвратительными розами!
Лиза схватила мерзкий букет, выдернула его из кувшина, расплескав воду, и шагнула к двери – она хотела унести цветы и выбросить их, вышвырнуть куда угодно, только бы они не достались мерзавке Чижовой…
Схватив розы, Лиза укололась одним из шипов, и резкая боль на мгновение отрезвила ее. Она огляделась вокруг, почувствовав одновременно с уколом шипа укол стыда – что она делает в чужой комнате, зачем она взяла чужие цветы, что будет, если ее кто-нибудь застанет здесь…
И в то же мгновение ужасная судорога пронзила все ее тело. В глазах Лизы потемнело, комната поплыла перед ней, она пыталась вдохнуть – и не могла, горло словно сдавила чья-то железная рука…
«Это все она, – подумала напоследок травести, – это все Чижова… Она что-то сделала со мной… Розы! Она отравила розы, чтобы убить меня!»
Это была последняя ее мысль.
Лиза Штукина покачнулась и упала на пол грим-уборной, все еще сжимая в руке черенки великолепных белоснежных роз.
И из этого букета выпала визитная карточка.
Маленький прямоугольник глянцевого картона с выгравированным на нем единственным словом – «Магистр». Единственным словом и рисунком, словно сделанным тонким пером, – шпага и роза.
Спектакль прошел блестяще.
Лола трижды выходила на поклоны.
Критик Пеликанский томно закатывал глаза и кудахтал от восторга. Публика аплодировала стоя и не хотела отпускать. Букеты помогал нести комик Задунайский, самой было уже не справиться. Особенно тронул скромный маленький букетик от стройной старушки с ясными, светящимися радостью глазами, завзятой театралки, помнящей Раневскую и Тарасову.
Главный подошел тихо, поцеловал Лоле руку и промолвил прерывающимся от хорошо отрепетированного волнения голосом:
– Нет слов!
«Ради таких мгновений живешь! – думала Лола. – Ну как же я могу отказаться от театра? Это просто невозможно!»
В грим-уборную шла триумфально, с почетным караулом – слева Главный, справа Пеликанский, сзади Задунайский с цветами.
Открыла дверь, оглянулась к мужчинам, проговорила, легко склонив голову, как королева:
– Я скоро! – потому что понимала: сейчас будут шампанское, тосты, поздравления.
Шагнула внутрь… И все, праздник кончился.
Лола вскрикнула коротко и негромко, но все поняли: стряслось что-то ужасное.
Первым в гримерку протиснулся Задунайский, увидел раскинувшуюся на полу Штукину, опустился на одно колено, потрогал пульс и обернулся к остальным:
– Она мертва.
Лола в этом и не сомневалась: едва войдя, она увидела на полу визитную карточку с розой и шпагой и поняла, что травести украла чужую смерть. Магистр не шутит и не ограничивается полумерами.
И прежде чем Задунайский вошел в грим-уборную, она носком туфли отбросила визитку под шкаф. Это было самым первым ее побуждением, которое Лола не могла себе объяснить.
За сегодняшний вечер Лола прошла все стадии истерики. Сначала при виде трупа Лизаветы Штукиной в собственной грим-уборной ее начал сотрясать беззвучный противный смех. Лола ничего не могла с собой поделать, она понимала, что ведет себя неприлично, но не могла остановиться. Неожиданно помог старый комик Задунайский. Пока дамы ахали, а Главный привычно вызывал милицию, он внимательно пригляделся к Лоле и вдруг без всяких разговоров залепил ей такую сильную пощечину, что
