В любом случае стало ясно — Джинни считала, что Карл ее осуждает. Она была осужденной, а он судьей. Случай в ночь выборов в миниатюре представлял собой почти все то, что происходит между ними двумя. Например, я сказал Джинни, что она обладает огромным количеством доказательств собственных изменений, которые произошли за последние несколько недель. И разве может она теперь согласиться с тем, что она, по его определению, является человеком, который не меняется? Попытка с моей стороны была великолепной, но абсолютно ни к чему не привела.
Другая попытка заключалась в противопоставлении их понимания изменения. Карлу нужны внешние поведенческие признаки, тогда как Джинни во многом изменилась в чувствах по отношению к нему, хотя на поведении это может и не сказываться. Я предложил Карлу попытаться проникнуть в эмпирический мир Джинни, чтобы постичь ее ощущение изменения. Такое прекрасное предложение было едва ли понято.
Следующее, что я сделал (и это обычно дает резуль таты, когда атмосфера вокруг какая-то ненормальная), так это прокомментировал, насколько все сегодня, по-моему, напряжено. Карл сказал, что он чувствует себя странно, и это имеет отношение к сеансу групповой терапии, который он посетил. После этого он признался, что ему, кажется, действительно необходимо доминировать над людьми и сталкиваться с новыми людьми по вопросу доминирова ния. Если ему удается возвыситься над ними, он теряет к ним интерес и списывает их со счетов. Но те, кто бросают ему вызов, оказываются именно теми людьми, мнение ко торых начинает его интересовать, возможно, даже неза служенно. Я попытался объяснить ему, насколько все иначе для Джинни, которая общается с людьми противоположного настроя. Фактически как говорит сама Джинни, она ищет людей, которые могут доминировать над ней. Ей нравится делать из людей идолов и идеализировать их.
Я попытался закрепить кое-что из того, что мы делали на прошлой неделе, чтобы консолидировать наши достижения. Я напомнил им, что со старыми табу покончено, что у нас есть новые, просвещенные правила, и стал поощрять их продолжать потихоньку рисковать друг с другом. У них явно было хорошее воскресенье. Они пошли поужинать в ресторанчик, так как Джинни как-то сумела дать четко понять Карлу, что она хочет сходить в ресторан. Она поговорили, и она почувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо. Однако в целом я понял, что не совсем удовлетворен Джинни. Мне хотелось от нее лучших результатов. Я чувствовал себя как хмурый отец, недовольный робостью ребенка. Она знает лучше, она может поступать лучше. «Встань и скажи!»
Карл, кстати, начал это занятие, как и предыдущее, спросив у меня, можно ли ему чашечку кофе. Думаю, эта просьба была из той же серии, что и снятие ботинок. Пока он ждал свой кофе, Джинни сказала, что ей тоже хотелось, чтобы мы начали тройственные встречи раньше, дела, кажется, идут сейчас гораздо быстрее. Она, конечно, права, но забывает, что они не были готовы к этому, когда я настаивал много месяцев назад, чтобы она привела Карла. Иногда я задумываюсь, почему я всегда рассматриваю пациента индивидуально, вместо того чтобы в определенный момент рассмотреть и самого близкого ему человека. Тем не менее я не уверен, сколько еще работы мы могли бы провести на долгосрочной основе, может, всего лишь несколько сеансов, подобных этому, а потом лучше всего для них было бы вернуться к индивидуальной работе.
7
Мне трудно было говорить. Я хотела сохранить «ДЕЛО В НОЧИ» в тайне. Мы были не совсем искренни, и я чувствовала себя довольно неловко, так как все, что происходит сейчас, дает немедленную отдачу. Разве это я, в конечном счете, подняла эту тему? Что касается случая, когда я заснула прошлым вечером, то вам нужно было выслушать версию Карла и мою, а нам надо было выслушать друг друга. Я смутилась. Вы думали, что я говорю о результатах выборов, тогда как я говорила о сексе. Я полагала, это было очевидно и не требовало дальнейших интерпретаций. Думаю, я просто не придаю своему голосу и словам достаточно силы и позволяю им оседать вокруг меня, как пар.
Карл — ночной человек. Он способен просиживать часами перед телевизором, а затем где-то полпервого ожидает бурных действий, но я от травки и порции телевизора после краткого воодушевления впадаю в сон. Однако рано утром я чувствую себя прекрасно, посвежевшей. Зато Карл похож на семимесячного недоноска, не готового к встрече с миром, и не говорит, а рычит. Моя привычка поспать для него сущий изъян; своих изъянов он не замечает.
Вы пришли к выводу, что Карл считает, что я не меняюсь. Думаю, вы разочаровались, когда я согласилась с ним, подтвердив, таким образом, его вердикт. Полагаю, я не меняюсь в том смысле, что, в отличие от него, никогда ничего не делаю только ради успеха. Иногда это происходит естественно или просто чудесным образом. Однако я все же выпускаю молодые листочки. И надежду, что является невинной, хрупкой версией моего эго. На занятиях я менялась, и дома с Карлом диапазон моих эмоций и дерзаний был шире. Но на занятиях я все же позволяла вести себя на веревочке и предпринимала лишь осторожные инициативы.
Карл много говорил о том, что он был вынужден ограничить круг своих друзей, потому что принцип доминирования был для него определяющим. А вы сказали, что я, возможно, была для него недостаточным вызовом, и поэтому он так часто возмущался и отвергал меня. Думаю, вы говорили это, чтобы показать как его слабости, так и мои. И каждое из ваших предложений было бесплатным тезисом для меня, рекламкой со скидкой. Вы хотели, чтобы я рванула за приманкой, вы трубили в охотничий рог.
У меня есть много чего, о чем бы я хотела сказать на прошлом занятии. Но я чувствовала себя зажатой и смущенной. У Карла для меня два предложения — с одной стороны, открытая дверь, терпение, свобода, понимание, но с другой — он предусматривает определенный прогресс, определенную ясность высказывания, здравые шаги. Зеркало, отражающее его собственные надежды. Он ждет всего этого от меня немедленно, как молоко у двери. Особенно в сексе. Он хочет, чтобы я сбросила с себя все отрицательные слои страхов и всяческих моих «не могу». Мгновенная эволюция в течение ночи. Он говорит: «Ты мне нужна раскрепощенной и немедленно». Он менее терпелив, чем вы. Меньше готов рассматривать в микроскоп мои новые крошечные достижения.
Я удивлена тем, как растет Карл. Даже его слабости, кажется, возвышают его. У него столько внутренних ресурсов. Как будто он обладает возможностью превращаться в других людей, а не замыкаться только в собственной личности.
7
Я только что перечитал то, что написал для вас на прошлой неделе, и мне показалось, что это писал кто-то другой. Не знаю, о чем я думал, но сейчас понимаю — должны же быть у меня какие-то мысли, но их нет. На первых занятиях мне было достаточно легко, лично меня они особо не затронули. Я их просто обдумал потом — и все. Но последние два занятия — это было что-то. Я после них был настолько выжат, что мне надо было вос станавливаться. Во время занятий я специально ничего не запоминал, что я всегда делаю. И теперь, хотя я и помню, о чем мы говорили, помню, что моя жизнь и проблемы, по моему разумению, были мне вполне ясны, теперь это ощу щение ушло. Сейчас я не могу лаконично описать то, что я тогда говорил, и ощущение близости между вами, Джинни и мной сейчас не такое интенсивное. Мы с Джинни пого ворили между собой, и я попытался передать ей, расска зать ей, почему я из последних усилий стараюсь что-то скрыть. Мне все это не нравилось. С прошлого вторника я не написал ни строчки для своей статьи, потому что когда я сажусь писать, то вдруг обнаруживаю, что потерял уве ренность. От этого у меня возникает все больше и больше сомнений и мне становится все труднее работать. Тогда я отрываю себя от стола и делаю все, чтобы себя успокоить. Успокоившись (а это обычно продолжается до вечера), я ощущаю опустошенность, потому что думаю, что не сде лал за день ничего стоящего. Прошел еще один день моей жизни, а я ничего не совершил, только потрепал себе нер вы. В такие периоды Джинни мне не помощница. Я даже не знаю, кто бы мог помочь. Мои старые ценности, какими бы плохими и ограничительными они ни были, развалива 282 ются, и я даже не знаю, чем их заменить. Когда я пишу, это выражается в том, что я не могу найти соответствующей точки зрения, а я хочу написать то, что отражает нечто большее, чем смятение. Теперь я могу понять, отчего у пациентов возникает зависимость от терапевта, но я этого не хочу и думаю именно это и делает меня таким сдержанным в отношении самих
