— Нет, я буду стоять… Вячеслав Константинович! Скажите мне правду, вы… любили меня?

Карновский судорожно ухватился за спинку кресла.

— Вы пришли, чтобы предложить… только затем, чтобы предложить этот вопрос?

— Нет, не за этим. Я пришла вот зачем! — Девушка вынула из муфты сложенный, исписанный твёрдым почерком листок бумаги. — Читайте.

Карновский, не торопясь, развернул записку, поднёс её к камину и углубился в чтение.

— Корреспонденция?! — выронил он вопросительно после первых же строк.

Девушка молча наблюдала выражение его лица.

Он внимательно прочитал письмо, даже перевернул — нет ли приписки, аккуратно сложил его и, протягивая гостье, сказал спокойно и просто:

— Бойко написано!.. Это… ваш будущий супруг?

Гостья испуганно отшатнулась.

— Вы… вы понимаете, что это такое?

— Понимаю! — усмехнулся совершенно спокойно Карновский. — Смертный приговор кандидату и дворянину Вячеславу Карновскому и всем его предприятиям.

— Вы ещё можете шутить?

— Видите ли, Надежда Николаевна, тот факт, что ваш супруг, виноват, будущий супруг нашёл нужным осведомить меня о своём оружии, доказывает, что приговор ещё не конфирмован. Это во-первых. Во- вторых, я уверен, что с этой стороны я вообще в безопасности, а в-третьих, почему вы так уверены, что я вообще дорожу жизнью, в особенности теперь? — докончил он тихо.

— Вы ошибаетесь, — возразила гостья холодно. — Волынцев не посылал меня к вам. Он просил меня занести корреспонденцию на почту.

— И вы?! — радостно, дрогнувшим голосом вскрикнул Карновский.

— Я распечатала конверт и принесла корреспонденцию вам.

— Значит?..

— Ничего не значит! — ещё холоднее ответила девушка. — Я не хочу ничьей гибели… в том числе и вашей. Вот и всё.

— Мне нечего бояться, но… я считал вашего будущего мужа значительно умнее.

— Что вы хотите сказать?

— Не волнуйтесь и рассудите сами. Вы поймёте, что ваш долг теперь пойти к Волынцеву и во имя хотя бы вашей любви взять с него слово не делать ни одного шага против меня до тех пор, пока я сам не скажу: можно!

— Вы с ума сошли!

Карновский быстро подошёл к девушке и, наклонившись к её лицу, заглянул в её странно мерцавшие под вуалью глаза.

— Надежда Николаевна… Надя!.. — сказал он новым, неожиданно мягким голосом. — Помните, вы позволили мне называть вас так когда-то?.. Слушайте! Вы знаете, я никогда не лгал вам… В тот момент, когда я задумал это предприятие, когда я делал заявку на участок, я не подозревал, что мой прииск не золотоносная почва, а старый погреб постоялого двора, где тридцать лет тому назад неизвестный мне хищник или скупщик, Бог его знает, прятал свои запасы… Вы мне верите?..

Девушка утвердительно кивнула головой.

— Первые подозрения у меня появились тогда, когда я лично исследовал шурфы… Это правда. Но подозрения бесформенные, без оснований. Я даже не догадывался ни о чём в то время. Истину я обнаружил значительно позже, глубокой осенью, когда к делу привлечена была масса людей. Понимаете? И этих людей вместе со мною губит литературное упражнение вашего избранника.

Гостья отрицательно покачала головой.

— Николай говорит, лучше пожертвовать сотней, чем тысячами людей, которых вы привлечёте к вашему дутому делу.

— Математически верно и… математически честно. Спросите же эту сотню обречённых вашим супругом, предпочтут ли они погибнуть теперь или вместе, хотя бы с тысячью, иметь хоть слабую надежду на спасение. А налицо не надежда, а простой расчёт. Расчёт безошибочный. Ваш будущий муж знает, поймите, знает, что весной у меня будут средства для ликвидации этого дела, и знает, что до весны мои «жертвы» не рискуют ничем.

Надежда Николаевна безнадёжно покачала головой.

— Он не верит вам. Он не верит, что вы ликвидируете дело. Он думает, что вы намерены раздувать его весной ещё больше.

— Идиот! Ради Бога, простите!.. Но вы сами, вы-то мне верите?

Гостья откинула вуаль и впилась в лицо Карновского огромными глазами, жутко мерцавшими из-под загнутых длинных ресниц.

— Теперь… верю! — медленно сказала она и снова спрятала своё бледное лицо под вуалью.

— А в таком случае, — звонким молодым голосом сказал Карновский, — мне не страшны никакие корреспонденции и выпады вашего мужа. Смело отправляйте этот пасквиль, если хотите и если у вас поднимется рука разбить сотню жизней.

— И вы уверены, что сумеете спасти всех?

— Уверен. Нет, не только уверен, а даю своё честное слово! Вы слышали, Надя, чтобы я не исполнил когда-нибудь слова?..

— Я вам верю, — ответила девушка и быстрым движением бросила листок бумаги в камин. На углях вспыхнуло синее пламя. И закоробилась чёрная шкурка.

— Что вы сделали? — вскрикнул Карновский.

— Я скажу ему, что письмо отправлено, — спокойно ответила девушка.

— Но он же увидит, что в газетах нет, и пошлёт другое.

— Нет. Он страшно самолюбив. Он будет думать, что корреспонденцию забраковали, и не напомнит о ней.

Гостья направилась к двери, потом обернулась к Карновскому и сказала нерешительным, просящим детским тоном:

— Вячеслав Константинович! А теперь вы этого не можете устроить?

— Чего, Надя?

— Ну, вот этой… ликвидации?

Карновский усмехнулся:

— Не могу. Для этого необходимы деньги.

— Большие?

— Не меньше семидесяти тысяч.

— Ну а если… если вы умрёте до весны?

Карновский горько рассмеялся.

— Господи! Да меня все окончательно решили похоронить этой зимой!.. Нет, Надя, я не умру. А если бы заболел, то честно уладил всё перед смертью.

— Вы не шутите?

— Нет.

— Ну, прощайте!

Она решительно двинулась к двери.

— Постойте! — окрикнул Карновский. — Одну минуту!..

Надежда Николаевна выжидательно обернулась к нему с порога. Карновский, помолчав несколько мгновений, тихими, неверными шагами приблизился к ней и спросил сорвавшимся голосом:

— Вы меня… не любите?

Девушка-гостья испуганно отпрянула, опустила голову и, избегая его взгляда, кивнула.

— Совсем не любите? А вашего будущего мужа вы любите?

— Да! — ответила Надежда Николаевна, всё так же не поднимая головы, тем усиленно твёрдым тоном, каким говорят люди, которым удалось наконец уверить себя самих.

Карновский молча поник головой.