по нему пальцем, хмыкать и, в конце концов, сумел поймать взгляд столь подчёркнуто игнорировавшей его белокурой феи на заднем сиденье.

— Эвелин! Кто-то, если мне не изменяет память, обещал рассказать о двухнедельном отпуске в горах Тибета. Ты случайно не знаешь этого человека?..

Костина игривая улыбка, открытая, естественная и потому обезоруживающая, хоть и смутила Эвелин до нежного румянца, но всё-таки заставила её улыбнуться в ответ. Он лукаво подмигнул девушке, призывая её оторваться от своей приватной беседы, но тут же увидел, как в глазах Эвелин мелькнула едва уловимая, скрытая мольба.

Нет, скорее, это было отражением непонятной пока для него душевных борений. Девушке как будто бы хотелось одного, а сложившиеся обстоятельства требовали от неё совсем другого, и переступить через них было абсолютно невозможно.

— Давайте-ка я вам сначала новенький анекдот расскажу, а то, не ровён час, забуду, — быстро сказал Костя и увидел, как в глазах Эвелин появилось выражение благодарности. — Мне эту байку один немец недавно пересказал и выдавал, кстати, за вполне реальный случай. Молодая компания сидит в кёльнском баре, выпивает. Вокруг только свои, никаких иностранцев, и, как это нередко бывает в такие минуты, разговор плавно переходит на тему Второй Мировой Войны. Кто-то сообщает, что его дед погиб в Африке, ещё кто-то упоминает восточный фронт. Обнаруживаются внучатые отпрыски героев-подводников, лётчиков, танкистов. Выясняется, что у пары человек дедушки и бабушки погибли 14-го февраля во время знаменитой американской бомбёжки Дрездена. А один парнишка сидит и помалкивает, становясь после каждой новой исповеди всё печальнее и печальнее. «Ганс, что с тобой такое?» — наконец спрашивают его обеспокоенные товарищи. «Да ничего… — тихо говорит им чувак. — Просто мой дедушка умер в концлагере…» «Как?!» — восклицают ошеломлённые собутыльники и принимаются всячески утешать своего приятеля. «Да так, — объясняет им Ганс через какое-то время. — Пописал с вышки на колючую проволоку, а она под током была…».

После того, как бельгийцы натянуто посмеялись над этой шуткой, первым заговорил Флорис:

— С последней войной вообще много приколов связано. Я, помню, хохотал, когда услышал историю одного немецкого аэродрома. Фашисты на протяжении нескольких недель, или даже месяцев, успешно прятали его от союзников в голландских лесах, и однажды им пришло в голову выставить для отвода глаз другой аэродром, не настоящий. Быстренько сляпали пару десятков самолётов из фанеры, натянули маскировку, но так, чтобы с воздуха всё было видно, и сидели, потирали руки. Англичане, как полагается, провели сначала разведку, а потом выслали на точку эскадрилью бомбардировщиков. Но ни одного взрыва немцы в тот день так и не услышали: бомбы, градом сыпавшиеся на деревянные самолёты, при ближайшем рассмотрении, тоже оказались деревянными…

В этот раз девушки смеялись более активно. Да и сам Костя вдруг почувствовал к «латиноамериканцу» неожиданную симпатию. Под благотворным действием юмора, общий разговор стал потихоньку завязываться, и на подъезде к Брюсселю Эвелин решила, наконец, поведать товарищам о своих непальских приключениях:

— Всё, что касалось организации, условий проживания и самого места, было top of the class: пятизвёздочная гостиница в непосредственной близости от ашрама, изысканная восточная кухня в ресторане, любые варианты спортивного отдыха, ну и, конечно, экскурсии, занятия…

— А правда, что этот просветлённый из Индии, ученики которого создали непальский ашрам, был, кроме всего прочего, известнейшим секс-гуру всех времён и народов? — в лоб спросил Костя, желая без проволочек выяснить главный волнующий его вопрос.

Ответом ему были звонкий хохот Флориса, пунцовые щёки Эвелин и неожиданная серьёзность Жаклины, которая тут же посчитала своим долгом просветить невежественного иностранца:

— Западные спецслужбы и медиа навешали огромное количество ярлыков на этого святого человека. Он постоянно говорил о любви и свободе, а злые языки перевернули всё с ног на голову, заявили, будто отдельные моменты в его лекциях были завуалированной пропагандой свободного секса. Да, люди, жившие с ним и учившиеся у него, сбрасывали с себя ложные комплексы, навешанные родителями и общественной моралью. Они исследовали свои желания, пытаясь понять их механизм. Ошо преподавал им главную науку, ради которой человек приходит на эту землю — науку счастья. И не мудрено, что обыватели и ханжи предпочли сделать из него «великого развратника». Ведь для них понятие счастья всегда казалось надуманным.

«Во даёт пловчиха! И кто бы мог такое подумать…».

— А умер «святой человек» всё-таки от СПИДа… — ухмылкой ответил Флорис.

— Его отравили американцы за пять лет до смерти! — взвилась ещё больше Жаклина. — Подсыпали вещество в еду, которое медленно разрушает весь организм и не обнаруживается при медэкспертизе. А потом сами же бросили утку с ВИЧ-инфекцией. Это было официально доказано.

— Давайте не будем ссориться по поводу тех, кого давно уже нет в нашем мире, — тактично предложил Костя. — Одиозность этой, бесспорно, великой фигуры конца прошлого тысячелетия мне понятна, и, сказать по правде, сейчас она меня мало интересует.

— Если ты хочешь узнать, проводятся ли секс-оргии в непальском ашраме, куда ездила Эвелин, спроси у неё прямо! — посоветовал Флорис, и в его интонациях нетрудно было различить некоторый ехидный подтекст.

«Ах ты, жмурик латинский! Вы только посмотрите на него: это загорелое чудо ещё и дерзить умеет!.. Однако что-то здесь не так…». Увидев отражение Эвелин в зеркале, Костя ещё больше укрепился в этой мысли.

— Прекрати немедленно! — с явным раздражением в голосе буркнула девушка и легонько пихнула туземца в бок.

— О, какие мы сердитые! — хохотом отозвался Флорис. — Ладно, не обижайся! Наш русский друг, кстати, до сих пор так и не услышал рассказа о твоём непальском отдыхе…

— Извини, Константин! — Эвелин принуждённо улыбнулась. — В ашраме мне действительно очень понравилось! Мы каждый день занимались по пять-шесть часов, делали кучу групповых и индивидуальных медитаций, в том числе голосовых и двигательных. Много пели, танцевали и, конечно же, общались друг с другом…

— Так, так, так… — снова подначил её Флорис.

— Заткнись!.. Единственное, что меня немного напрягало, — это наши «гуру». Может быть, я не успела до конца переключиться на духовный ритм, но все они казались мне какими-то странными, а точнее сказать, одержимыми: глаза у некоторых были мутные, с поволокой, у других, наоборот, безумные, как у маньяков; каждая мысль повторялась по десять раз, точно на церковных службах, а вместо «Господи, спаси нас грешных» и «аминь», то и дело поминали «великого Ошо». Под конец у меня вообще сложилось впечатление, что всё это предприятие — одна сплошная коммерция, хоть и весьма неплохо организованная.

— Понятно, — сказал Костя, хотя то, что происходило на заднем сиденье, было для него как раз-таки не очень понятным.

Столицу Бельгии они уже оставили к этому моменту позади, и ехали теперь по А3 в направлении Льежа. Костя подключил круиз-контроль, в результате чего, убаюканные монотонным шумом колёс и неизменной скоростью движения, трое его спутников притихли и начали подрёмывать.