Когда его великолепие ректор закончил лекцию по философии и покинул аудиторию, дон Альфонсо подошел к Мигелю:
— Пойдемте, дон Мигель, я познакомлю вас с сокровищами университета. Вот дон Диего де ла Карена, дворянин добродетельный и знатный, гордый своим обаянием, но не умом — прости, Диего, я всегда прямодушен, — влюбленный сам в себя и алчущий всех лакомств мира, от соусов и вина до той самой проклятой любви, которая, как говорит Цицерон, каша пороков.
— Чаша пороков, любезный болтун, — поправляет его Диего, пожимая руку Мигелю.
— А кто тот сеньор? — Мигеля заинтересовал студент, выходивший в эту минуту из аудитории.
— Паскуаль, постой! — окликнул его Альфонсо. — Остановись, обрати стопы свои вспять и покажи нам свое богом меченное лицо!
— Альфонсо! — побагровел бледный юноша, хватаясь за шпагу.
— Да ты не сердись, дорогой. — Альфонсо обнял его, подводит к Мигелю. — Я просто шучу!
— Неумная шутка — высмеивать мой изъян, не правда ли, ваша милость? — обращается Паскуаль к Мигелю, указывая на свою заячью губу. — Я — Паскуаль Овисена, дон Мигель.
— Паскуаль, — продолжает болтовню Альфонсо, — это тот, кого вся Осуна называет святошей и религиозным фанатиком, между тем как Овисена заказывает — у бога, у черта ли — сны о поцелуях и любви. Сам он, видите ли, святой муж, но тень его погрязла в грехах.
Диего засмеялся.
— Вчера вы показались мне необычайно молчаливым, — говорит Мигель, обращаясь к Альфонсо.
— Он всегда молчит, когда разговаривают со смыслом. Вот когда разговор ни о чем, он мелет языком так, что реки из берегов выходят, — отплачивает шутнику Паскуаль.
— Нет, — серьезно возражает Альфонсо. — Есть еще один случай, когда я молчу.
— Когда спишь, — смеется Диего.
— Когда думаю о ней, — просто говорит Альфонсо.
— А, Изабелла, — ухмыляется Диего. — Врата услады, юдоль блаженства, источник наслаждения…
Альфонсо польщенно улыбается:
— Из моих стихов, дон Мигель. Слабые, знаю, но…
— Ну, довольно, — с оттенком недовольства перебивает его Паскуаль. — Иль вы собираетесь торчать тут до вечера?
Они вместе вышли из университета и направились к реке.
— Куда пойдем? — спросил Альфонсо.
— На Аламеду, — предложил Диего.
— Ну нет, — не согласился Паскуаль, — вам все женщины да женщины… Эти два вертопраха, — объяснил он Мигелю, — готовы вечно таскать меня по Аламеде. Тянутся к юбкам, как осы к персику. Сыт вами по горло, кабальеро!
Альфонсо со всех сторон оглядел костюм Мигеля.
— Гм… Я и сам сегодня против Аламеды.
— Почему? — Диего удивлен.
— Да ты взгляни на этого сеньора! Сеньор еще незнаком со студенческими обычаями. Вырядился, словно на бал. Это не годится, дорогой мой. Студент обязан — повторяю, обязан — ходить в потрепанном плаще, в потертой, небрежно нахлобученной шляпе и ветхом костюме. Вот тогда он — студент, а не какой- нибудь свиноторговец, вырядившийся для прогулки. Придется вам раздобыть другое платье, дон Мигель.
— Причем плащ должен быть продырявлен ударами шпаг на поединках, — дополнил Диего, показывая дыры на своем плаще.
— Глупости, глупости! — рассердился Паскуаль. — О господи, в какие сосуды вложил ты душу! О чем вы думаете, о люди, сотворенные по образу божию? Не обращайте на них внимания, дон Мигель, это просто яркие скорлупки с гнилым ядром…
— Вы не любите жизнь, Паскуаль? — внезапно спросил Мигель.
— Прежде всего я люблю бога, — ответил бледный юноша, и глаза его вспыхнули. — Он дал нам жизнь, и потому я люблю жизнь тоже, но только через бога и во имя его.
— Хватит, Паскуаль, — бросил Альфонсо. — И скажите сначала, куда мы двинемся.
— В Триану, — предложил Диего.
— Отлично. Посмотрим цыганок — хорошо! Ты золото, Диего! — вскричал Альфонсо. — С каждым днем я люблю тебя все больше.
— Очень мне нужна твоя любовь, шалопай!
Все рассмеялись, один Мигель остался серьезным. Диего, остановившись, удивленно посмотрел на него:
— Дон Мигель, вы человек, одаренный всем — и телом, и духом, и мошною, — и вы до сих пор ни разу не засмеялись. Или не умеете?..
Мигель сделал попытку улыбнуться, но попытка не удалась — он сумел только осклабиться.
— Не знаю, — ответил он. — Кажется, не умею.
И сразу все стали серьезными. Альфонсо, дружески взяв Мигеля под руку, воскликнул:
— Пойдемте! Ничего, мой друг, я вас развеселю!
Перейдя через мост, студенты зашли в глубь Трианы и забрели в корчму «У антилопы».
— Я угощаю, сеньоры, — заявил Мигель.
Заблестели голодные глаза Альфонсо — отец его, обедневший дворянин, держал сына на коротком поводке.
— Хорошо сказано, друзья! Пить, не думая о том, сколько мараведи бренчит в твоем кошельке… Эй, хозяин, твоя корчемная милость, поспеши — неси, подливай, подкладывай! А где твоя дочь? Зови ее сюда! У нее глаза желтые, как у кошки, пусть светят нам в этом сумраке…
— Опять он за свое, — вздохнул Паскуаль. — А через минуту начнет доказывать нам, что его Изабелла — солнце…
— А разве нет? — возразил Альфонсо. — И разве на небе, кроме солнца, нет множества звезд? Ее суверенность ничем не будет нарушена. Первенство ее в моем сердце неколебимо.
— А, Флора, красавица наша, изюминка в трианском пироге, цыганская луна! — приветствует Альфонсо дочь корчмаря, черную, как осенняя ночь.
— Не трогай меня, чудовище! — отбивается девушка от его объятий. — Уже год все обещаешь мне колечко — и опять, поди, не принес? Проваливай!
— Посидите с нами, Флора, — вежливо приглашает ее Диего.
— И сяду. Но сяду я рядом с этим сеньором. — И Флора, хорошенькая, с серебряным крестиком на шее, опускается возле Мигеля. — Угостите меня, сеньор!
Мигель молча подает ей бокал. Она отхлебнула и подставила губы, улыбнулась ему:
— За добрый глоток — сладкий поцелуй!
Мигель опешил от неожиданности.
— Целуйте, целуйте ее, друг, — советует Альфонсо. — Здесь такой обычай, и Флора — наша любимица.
Мигель не шевельнулся.
— Не хочешь? — дразнит девушка, полуоткрыв в улыбке красивые губы.
— Не хочет, не хочет! — ликующе воскликнул Паскуаль. — Наконец-то нашелся один добродетельный!
Мигель вынул золотую монету и вместо поцелуя сунул ее цыганке в губы.
Оскорбленная, девушка вскочила!
— Гляньте на него! Вырядился, как кокетка, барчук несчастный, денег, видать, куры не клюют, вот и воображает, что все перед ним на задних лапках… А я и смотреть-то на тебя не хочу, понял? Когда-нибудь попросишь у меня поцелуя — я плюну тебе в лицо, надутый мерзавец!
В ярости девушка топнула ногой, юноши потрясены силой ее негодования.
Мигель сидит бледный, молча сверлит ее взглядом. Флора стихла, она еще тяжело дышит, сжимая
