Она задрожала, прикрыла рукой глаза, чтобы скрыть слезы.
Ей не было нужды продолжать. Остальное он знал. Их экипаж перевернулся. Она тяжело пострадала.
А сестра ее погибла.
Он никогда не испытывал таких мучений, какие испытал сейчас. Ему хотелось подойти к ней» обнять ее, прижать к себе» так чтобы она излила ему всю свою скорбь.
Но у не хватало сил даже на то, чтобы дотянуться до нее.
А она – она не заплакала. Через мгновение она вскинула голову.
Однако дрожь не отпускала ее. Она стояла перед ним холодная, неприступная и дрожала.
– Как видите, милорд, вы ошиблись. Вы не профессионал в этом деле. Впрочем, особого профессионализма здесь не требовалось. Ведь я была наивной дурочкой, и вам легко удалось...
– Мари, мне не было легко! Меня все время терзала совесть. Я старался заглушить ее голос, убеждал себя, что должен исполнить свой долг, выполнить почетную миссию...
– Почетную? – вскричала она. – Вы похитили меня, вы обманывали меня, вы пробрались в мою постель! И это вы называете почетной миссией?
– Да нет же, Мари! Нет! Черт возьми, именно это я и пытаюсь сказать! Я уже не знаю, что такое честь. Ты перевернула все мои представления, ты свела на нет мою логику. Ни одной женщине не удавалось сделать со мной того, что сделала ты. Я твердил себе, что выполню задание, вернусь домой и забуду тебя. Но это дело можно было считать безнадежным с того самого мгновения, когда я впервые держал тебя в своих руках...
– Однако ты не остановился! Ты продолжал свою игру. Продолжал лгать мне. Ты превосходно исполнил отведенную тебе роль! А я, глупая, подыгрывала тебе. Я отдала тебе все. Свою любовь, свое тело. Господи, да я практически уговорила тебя...
Она замолчала, задохнувшись от ужаса. По тому, как -гневно пылало ее лицо, Макс понял, что она имела в виду их первую совместную ночь в ее комнате в парижском особняке.
И другую – когда дождь стучал о крышу сарая.
И последнюю их краткую, страстную любовь в кожаном кресле. Это было всего два дня назад.
– Какой же дурой я была, – прошептала она. Ее глаза наполнились слезами. – Но когда тебе двадцать три года, и ты всю свою жизнь провела в деревне, когда ты не знаешь, что такое поцелуй мужчины... – Рыдание вырвалось у нее из груди. – Когда тебе, заурядной простушке, оказывает внимание такой мужчина... высокий, обаятельный красавец... который называет тебя самой красивой, неповторимой... ты веришь ему. – Ее голос упал до шепота. – Потому что хочешь верить.
Макс закрыл глаза. Почему та пуля не убила его? Лучше умереть, чем видеть, какие страдания он причинил ей.
– Мари, – с болью произнес он. – Все не так. Я не хотел соблазнять тебя. Вспомни, ведь я настаивал, чтобы мы спали раздельно. Я как мог старался не прикасаться к тебе...
– Да, вы позаботились о том, чтобы все выглядело правдоподобно и убедительно.
– Да не думал я ни о каком правдоподобии! Я боролся С собой, со своими чувствами...
– Но вас так влекло ко мне, что вы не устояли? – парировала она с горькой самоиронией. – Неужели вы думаете, что я поверю в это? Память вернулась ко мне, милорд. И я хорошо понимаю, кто я и что я.
Он стиснул зубы, вспомнив их первую ночь близости: она тогда не верила в то, что хороша собой, что желанна, как не верит в это и сейчас. Она не видит в себе той женщины, какую видит в ней он.
Но попытайся он сказать ей об этом, она разгневается, сочтя это ложью.
– Я не хотел, чтобы это произошло между нами, – тихо признался он. – Я пытался избежать этого. Боялся полюбить тебя, но полюбил. Я и сейчас люблю тебя. – Он смотрел ей прямо в глаза, пытаясь внушить ей веру. – Я всегда буду любить тебя.
Она вздрогнула, словно его слова обожгли ее.
– Ну зачем, какой смысл обманывать меня дальше! – негодующе воскликнула она. Она явно рассердилась, казалось, готова была ударить его. – Сейчас-то какой вам в этом прок?
– Очевидно, никакого. Но это правда. Я люблю тебя.
– Как вы можете любить меня, когда не знаете меня? – Отвернувшись от него, она прошла к окну. – Да я и сама уже не знаю себя. А вас – тем более.
– Ты права, я не знаю тебя, по крайней мере ту, прежнюю Мари. Но зато я знаю сильную и прекрасную женщину, которая, рискуя собой, спасла мне жизнь, которая думает прежде всего о других, а не о себе, которая предпочтет ходить босиком, с неубранными волосами, нежели в шелках и драгоценностях, которая любит шоколад больше шампанского. – Он задыхался от волнения. – И себя я теперь тоже не знаю. Потому что такие слова, как «долг» или «честь», потеряли для меня всякое значение. Это произошло сразу же, с первой нашей встречи. Если бы ты прочла письмо, которое я дал тебе...
– Его нет. Оно потеряно. И я все равно не поверила бы ни единому вашему слову. – Она смотрела в окно, не желая глядеть на него. – Вы уже однажды говорили мне слова любви, но все они были лживы. Вы представили мне немало доказательств вашей любви, и они выглядели весьма убедительно. Портрет, изображавший нас двоих. Гребни, украшенные драгоценными камнями, которые, как вы сказали, были вашим свадебным подарком. Белью розы, как вы говорили, мои любимые. Черно-белая собачка по кличке Домино. Все это оказалось фикцией.
Тут он не мог возразить ей. Он был виновен – виновен по каждому пункту. И оправданий у него не было.
– А затем вы устроили пикник. – Ее голос дрогнул. – Я много думала о том вечере. – Она обернулась,