остановился, а, помедлив, поехал дальше. Миновав с десяток поворотов и последнюю мелкую улицу 'Святых Мучеников', он выехал на главную магистраль этой части Города - проспект 'Цивилизованного Рынка'.
Стоя на светофоре, он вспомнил, что когда-то на этом месте мама впервые показала ему главную монету Великой Державы. Саша не понял. 'Смотри', - усмехнулась она. Саша рассмотрел. Полукружием на долларовой монете было выбита надпись: 'В Бога веруем'. Они засмеялись.
Рядом с ним на светофоре стояли две машины, как и джип, заваленные домашним скарбом. Саша разволновался, потянулся за сигаретой, закрутил головой и ни к чему свернул на перекрестке направо. Здесь, на прудах, он бывал и раньше. Деля воды с шумной толпой чаек, на водах царствовали разномастные утки. Сейчас утиный рай был пуст, все птицы куда-то улетели. Но пруды не казались безжизненными - там что-то происходило. Хотя ветра не было, поверхность вод дышала, волнуясь, и расплескивала воды в разных направлениях. Странные, сталкивающиеся друг с другом волны бежали к разным берегам.
Саша вылез на стоянке и подошел к сумеречной воде. В ее волнующейся глубине шло непонятное движение. Оттуда тянулись длинные нити водяных растений вперемешку со странными кустистыми и какими-то невиданными травами. Они толпились, перекрывая друг друга, поднимались из глубин и сквозь кипящую воду неостановимо двигались к берегу! Саша вскрикнул и кинулся к машине. Но не добежал. Остановился на полпути, вернулся, подошел к воде. Посмотрев с минуту, он уверился, что со дна забил какой-то новый ключ, так бывает, он где-то читал. Он еще понаблюдал интересное явление и с легким сердцем повернул к машине, но, сделав шаг, внезапно споткнулся, сильно отбив голые пальцы в сандалиях, и тяжело рухнул на колени. Поднялся, чертыхаясь, походил вокруг, стараясь понять, что это за бревно. Исполинское дерево над его головой раскинуло ветви над всем газоном. Да ведь он только что прошел это место - здесь была чистая трава! А корень, сужаясь, вел к парковке и почти долез до дороги! Саша уставился на дерево, почему-то покачивающее ветвями в абсолютно безветренной тишине, постоял, ничего не придумав, и пошел к машине. Он не заметил, что утренний свет изменился, с натугой пройдя странные состояния: стал плотным, грубым, как будто в нем появилось множество оттенков серого. Под деревьями загустели тени, их мрак отливал фиолетовым, а кое-где багровым цветом. Листья, поднятые к небу, словно опустили глаза, развернувшись глянцевой поверхностью к земле, и каждый лист опушился каймой ржавого цвета. Саша заводил машину и не видел, что на том месте, где он только что стоял, с хрустом высунулся огромный корень. Вырвавшись из-под земли, извернувшись быстрым хвостом, он открылся, заполнив разлом своим ожившим телом, как пластинку сливочного масла пробил газон, и, не останавливаясь, двинулся вокруг пруда.
Глава 33
Шоссе было уже переполнено, но Саша ехал быстро, и через несколько часов показались первые окраины. Еще час на трубы, склады и иную крупногабаритную собственность. Дорога стала мокрой, он обогнал поливальную машину; она скребла дорогу, оставляя за собой мыльный след. Тут он заметил, что хотя цвет асфальта и отливает подозрительной зеленью, дорога чиста - по-видимому, ее оттирали всю ночь. Километров через сорок зеленый налет совсем исчез.
Внезапно сумерки раздвинулись, пропустили солнце - все залил горячий свет! Ослепленные водители от неожиданности затормозили, Саша схватился за темные очки. Так весь кабак только в Городе!
Он стал думать обо всем, старался охватить ситуацию целиком, но заметил, что почему-то вспоминает только детали. События складывались в картину, которую его голова отказывалась принимать, и - всплывали частности.
'Может быть, когда человек застигнут катастрофой, он не может, в том смысле, что не хочет, боится охватить все несчастье целиком. И думает о деталях. Кэти говорила, что так в России, а теперь в Городе... Мир потерял привычные формы, превращаясь в волшебный дурдом. Резкая перемена непереносима для неподготовленного разума, и пораженный человек мыслит себя спиритом, мистиком, разглядывая новую жизнь, о которой его не предупредили. Вот писатели, - Саша вспомнил последние книги русских авторов, которые принесла ему Кэти. - Они не любят свое советское прошлое, но пишут о партократах и кагэбистах, потому что другого прошлого у них нет. А если все-таки отрываются от него и приходят к настоящему, то, не веря ни во что, видят жизнь, как сумасшедшее постпространство, заселенное такими же безверными, как они сами. Кэтина тусовка не верит ни в высший смысл, ни в низшую наживу - это еще хуже нашей монеты 'В Бога веруем'.
А у нас? Я заметил, что люди разные, а ведут себя одинаково. Вот скажет один: 'Я - Наполеон!', и сразу понятно, что он - псих. А если придут три сотни и скажут: 'Верь ему, он - Наполеон' - кому тогда в дурдом? Никто не понимает, что вокруг происходит. И я не понимаю. Как будто погружаюсь во ртуть: все обтекает, шевелится в зыбучих песках, провалах... Бедное я животное со своими серьезными страхами... Нет, это не мои страхи, - думал он, - страшно без веры, если голова не повернута наверх. Мы вошли в бытовой рай, но что нам может объяснить материальный мир? Человек пожирает детей и хочет бессмертия, а получил сумасшествие, ибо больше не различает добро и зло. Потерял точку отсчета... И кто может противостоять? С точки зрения рациональной логики нормальный человек и сумасшедший - это одно и то же. Без Бога нет разума...'
Светило яркое солнце. Воздух был легкий, он продувал машину, теребя сзади какую-то газету, и несколько толстомясых сияющих облачков стояли в глубокой синеве, очевидно чувствуя себя на своем месте.
'Я-то не безверный. - Саша думал о том, что ему в конце концов делать. - У меня есть вера, значит, свобода есть. Выбор пока за мной...'
Ему стало много лучше. Он перешел в крайний ряд, снизил скорость и с удовольствием стал разглядывать места. Земля повсюду обработана. Какие-то заборы, дома, посевы и снова заборы без конца. Ему захотелось увидеть что-нибудь, не связанное с руками человека: речку, поросшую густым лесом, берега в зеленой траве. Он даже почувствовал запах речной воды. Но никаких лесов на пути не росло. Много поколений назад они рухнули под неудержимой волей овладевших этой землей, оставив по себе незаинтересованную память. Смотреть на это было тяжело и скучно. Он подумал, что от сидения в одной позе болит спина да время около одиннадцати - час суток, когда он чувствует себя хуже всего, в этом все дело. Машины, идущие впереди, сбавили скорость, тащились совсем медленно десять минут, пятнадцать. На таком ходу машина раскалилась, Сашу сморило. Неожиданно он тряхнул головой, нога стукнула по газу и машина прыгнула вперед. Ехавшие рядом загудели, за ними, ничего не поняв, другие, и машинная река разлилась чудовищным ревом. Несколько минут все дрожало в едином нестерпимом чувстве, более сильном оттого, что люди в соседних машинах не смотрели друг другу в лицо. Внезапно передние машины замолчали, за ними, как водится, последовали остальные, а через минуту показались кресты. Все потянули туда головы. Овальная арка над входом, на ней красовалась в профиль песья голова. Собачье кладбище! Саша обежал глазами кладбищенское пространство, и его глаза полезли на лоб: могилы были уставлены крестами!
Раздались звуки духовых инструментов. Собаче-христианский мир закончился и через канавку начался другой, человеческий. Стало понятно, откуда задержка. Похоронный кортеж, медленно завиваясь, подтягивал свой хвост на только что освоенную площадку. Посреди нее была вырыта поместительная яма. Вокруг - приглашенные. Все было знакомо, кроме одной детали: собравшиеся не толпились скорбной кучкой, а сидели в машинах, дружно покачивали из окон головами и потряхивали черными платочками. В изголовьях ямы стоял автомобиль необъятных размеров, из окошка выглядывал священник. Он иногда воздевал руку, и был виден его открывающийся рот. Над ямой возвышался подъемный кран. Звучала подобающая популярно-классическая музыка. Неоскорбительно поскрипывая лебедкой, кран торжественно опускал в яму... машину. Но что это была за машина! По ее вишневого цвета бортам была пропущена траурная кайма, внешние зеркала увешены золотыми кистями, а колеса убраны венками из кружев и роз. В глубине ее недр виднелся острый нос. Дополняя изысканность и импозантность происходящего, на табло, встроенном в колонну подъемного крана, вспыхивала огнями надпись: 'Роскошный стиль нашего похоронного бюро! Модно, практично. Хороните в машинах, и Бог вас не забудет!'
