ними.

Офицеры и жандармы сели. Обер-лейтенант положил перед собой хлыст, вынул портсигар и закурил.

Габор понял: его будут допрашивать, и крепко допрашивать. Он вспомнил мучительные допросы в жандармерии, которым он подвергался в своей молодости. Первой мыслью было упереться, молчать, но потом зашевелилась какая-то смутная надежда: может быть, отпустят… лучше отвечать.

Обер-лейтенант допрашивал очень тщательно. И, надо было отдать ему справедливость, он умел спрашивать. Задавая вопрос, он ударял Габора в лоб серебряной рукояткой хлыста, имевшей форму собачьей головы с длинным острым носом. Он бил умело, все время по одному и тому же месту. Видимо, у господина обер-лейтенанта был большой опыт. Он спрашивал, как расстреляли русского царя. Он называл царя «его величество» и заставлял Габора повторять за собой: «его величество». Но Габор при первом ударе прикусил язык и отвечал невнятно, у него получалось «ведичество».

Он отвечал осторожно, взвешивая слова, но хлыст не давал задумываться и торопил жестокими двойными ударами. Габору казалось, что блестящая собачья голова скалит зубы, издеваясь над его страданиями. Он не хотел смотреть на нее и все-таки не мог оторвать взгляда от блестящей рукоятки.

«Замучают!» — думал он.

Вдруг допрос оборвался. Жандарм доложил обер-лейтенанту, что четырем отправляемым необходимы сопроводительные документы. Говоря это, он цинично усмехнулся.

Офицер вышел, и Габор перевел дух. Допрашивать начал Тот. Но Габор молчал. Обер-лейтенанту он отвечал из чувства самозащиты, обдумывая каждое слово, но Тоту отвечать не мог. Вся его натура взбунтовалась против этого предателя.

«Ни слова не скажу тебе, жандармская гадина!» — думал он.

Тот вышел из себя и осыпал Габора ударами — сначала ладонью по лицу, потому кулаком по шее, а затем по-жандармски стал бить ногой. Габор терпел и молчал. С животной выносливостью он принимал удары, тянул время, но чувствовал, что изнемогает. Тот покрылся потом и, наконец, потеряв терпение, плюнул Габору в лицо и отошел. Со двора донеслись четыре выстрела. Тот погрозил кулаком:

— И тебе то же будет, красная сволочь!

К Габору подскочил маленький офицер с цыганским смуглым лицом. Оскалив зубы, он поднял костлявый кулак, но в эту минуту вошел обер-лейтенант, застегивая кобуру револьвера.

— Позвольте, господа, разрешите мне, — сказал он, тяжело дыша и стараясь подавить возбуждение, принесенное им со двора. Он сел и знаком велел Габору приблизиться.

— Словом, ты в этом деле участвовал. С тобой были еще два мадьяра и три немца.

— Я там не был, господин обер-лейтенант.

— Фамилии этих двух венгерцев?

— Я не знаю, господин обер-лейтенант. Я тогда работал на фабрике, и мне это рассказывали другие.

— Как они рассказывали? Имена бывших там знаешь?

— Не знаю. Имен не называли.

— Ну-ка вспомни, кто тебе рассказывал!

— Какой-то Йожеф Соке из шестьдесят восьмого, я помню, рассказывал. Но он умер.

— Где он умер?

— Казаки его расстреляли.

— Где?

— После боя с красными.

— Ты с ним служил в одной части?

— Нет, господин обер-лейтенант, я с ним не служил. Я служил только в Самаре, вместе с господином фельдфебелем.

— Это мы знаем… Ну, что же он рассказывал, этот Йожеф Соке?

— Он говорил так: в этот дом вошла кучка народу, и русский комиссар велел позвать царя вниз.

— Его величество! Скотина!

— Так точно, его величество царя.

— Кто его вызвал?

— Русский комиссар.

— Жид?

— Я не знаю, кто он был.

— Ну, дальше!

— Вызвал его величество царя, чтобы он сошел с верхнего этажа вниз. Жена не пускала царя. Долго возились, потом, наконец, пришли вдвоем, а потом все…

— Сколько было всех?

— Десять человек.

— Кто?

— Его величество царь, его жена, дочери, слуга, какой-то генерал, потом матрос и мальчик.

— Ну?

— Они пришли. Тогда комиссар говорит: «Есть приказ…»

Обер-лейтенант прервал Габора, ударив его хлыстом по лицу:

— Словом, ты подтверждаешь, что царя расстреляли мадьяры.

— Это неверно, господин обер-лейтенант. Там было больше русских, но были и венгерцы.

— Назови фамилии, мерзавец. Кто был еще, кроме тебя?

Габор молчал.

— Ну, что было дальше?

— Потом их всех положили на грузовик, вывезли за город и сожгли.

— Сожгли!..

Маленький смуглый офицер подошел к обер-лейтенанту и оживленно заговорил вполголоса, что-то предлагая ему. Обер-лейтенант кивнул головой в знак согласия и взглянул на Габора:

— Сожгли! И ты тоже сжигал?

— Я — нет! Я там не был, господин обер-лейтенант.

— Ну, рассказывай дальше!

— Больше я ничего не знаю.

— Иди сюда!

Габор подошел к офицеру. От обер-лейтенанта пахло спиртом и табаком. Он поднял хлыст и несколько раз подряд ударил Габора. Он бил сидя, так что удары не были сильны и приходились по одежде. Но от последнего удара в лицо Габор отшатнулся. Приклад жандарма толкнул его в спину обратно.

Обер-лейтенант, не отрывая глаз от Габора, спросил:

— В чем его сожгли?

— Говорят, в спирте его сожгли, — сказал Габор, плохо соображая, что говорит. Он устал, у него горело лицо, ломило спину, мысли путались.

— В спирте?

— Так точно.

Маленький офицер визгливо крикнул:

— Санитар! Спирту!

— Слушаюсь! — ответил санитар и исчез.

— Сож-гли в спир-те? — раздельным шепотом переспросил обер-лейтенант.

— Да, господин обер-лейтенант.

— Тот! Вы тоже о спирте говорили?

— Никак нет! Я говорил о соляной кислоте. Он именно так и рассказывал, — ответил фельдфебель.

— Соляная кислота? А у нас есть соляная кислота?

— К сожалению, нет, — ответил кто-то.

Габор чувствовал только боль от побоев и думал о том, что допрос еще не скоро кончится.