— Да, не мешало бы кончить.

— А что ж, — сказал Виола задумчиво. — Это только от нас самих зависит. Я, к примеру, закончил начисто.

— Н-ну, Йошка, бросьте, — оборвал его Эрвин. — Спешить вредно. Знаете поговорку: не говори гоп, покуда не перескочишь.

Лицо ефрейтора потемнело. Брови сошлись в одну линию. Он вздохнул. Потом добавил:

— Спросите у nee, нет ли здесь еще кого?

В это время со двора, послышался голос Кирста.

— Сюда, пан, идите сюда!

Все торопливо вышли на крыльцо.

— Разрешите доложить, господин взводный, двоих москалей поймал. Сидели на гумне, словно аисты.

Впереди Кирста стояли два русских солдата. Эмбер Петер схватился было за винтовку.

— Ты потише, — успокоил его Эрвин и распорядился ввести пленников в дом.

Один из них был пожилой солдат, громадного роста, с широкой окладистой бородой. Другой — смуглый парень лет тридцати, невысокий, с тонкими усами и внимательными умными глазами. Оба выглядели совершенно спокойными.

— Что вы искали на гумне? — спросил Эрвин по-словацки.

— Пан, мы сдаться задумали.

— Кому сдаться?

— Так вам же! Хоть сейчас. Пожалуйста, проводите нас.

— Куда это?

— Да к вам, в Австрию, — махнул рукой бородач в сторону венгерских окопов.

Жест был такой выразительный, что перевода не понадобилось. Солдаты расхохотались. Особенно шумно выражал свой восторг Кирст, отлично понимавший по-словацки. Молодой русский улыбался и внимательно разглядывал окружающих.

— Значит, вы хотите сдаться в плен? — переспросил Эрвин.

— Точно так, — подтвердили русские в один голос.

— Долой войну?

— Тьфу! — плюнул бородач. — До смертушки надоела.

— Ну ладно, — махнул рукой Эрвин. — На первое время останьтесь здесь.

Русские молча сели на скамью у окна, достали кисеты с табаком и стали неторопливо свертывать «козьи ножки».

— Что нам делать с ними? — обратился Эрвин к Виоле.

Тот пожал плечами.

— Я проведу их, — раздался вдруг голос Петера. Ефрейтор резко обернулся.

— Куда это? Без моего приказания — ни на шаг за ограду. Понятно? — строго отрезал Эрвин.

— Так точно! Слушаюсь, — козырнул Петер, вытягиваясь. — Я только хотел сказать, что я бы показал им дорогу.

— Знают они дорогу без тебя. И вообще они свою дорогу отлично знают, не то что ты, — злобно огрызнулся Кирст.

Эмбер Петер покосился на старика и вызывающе бросил:

— Ты бы лучше спросил, куда они спрятали оружие?

Кирст обратился к русским.

Молодой солдат встал, отложил табак и молча вышел из хаты. Эмбер Петер — следом за ним. Из окна было видно, как, подойдя к стогу сена, русский нагнулся, пошарил и вытащил две винтовки, патронташ и две ручные гранаты бутылочной формы.

Ефрейтор обратился к Кирсту:

— Отец! А этот парень…

— Все понятно, господин ефрейтор, — кивнул старик. Молодая хозяйка начала подметать пол. Потом разожгла очаг.

Эрвин спросил у бородача, как их зовут.

— Меня — Никифором, а товарища — Алексеем. Мы с ним земляки, из-под Костромы.

— Где это Кострома?

— Ой, далеко, — покачал головой Никифор. — За Москвой… На Волге…

Эрвин сел на кровать, на которой играл Мирослав. Он чувствовал себя выбитым из колеи и не мог собраться с мыслями. Куда заведет их эта история?.. Та простота и непреклонная воля, с какими русские говорили о плене, явный намек Виолы и несомненное сочувствие Кирста… Все это надо хорошенько продумать.

— Скажи, Мирослав, — заговорил он по-венгерски с ребенком, гладя его золотистую головку, — правда, малыш, тебе надоела война?

— Куда положить оружие? — спросил вошедший Петер.

— Поставь вместе с нашим, туда, в угол, — приказал Эрвин.

Две русские винтовки стали в углу рядом с четырьмя австрийскими манлихерами.

— Перемирие? — усмехнулся Эрвин. — Как это будет по-русски?

— Мир, — ответил Кирст.

— Нет, мира нет! — покачал головой Никифор. — Перемирие, пан. Перемирие. Эх. — И махнул рукой.

Алексею, видимо, понравилась эта мысль. Он все повторял:

— Толково, толково! — и лукаво подмигивал ефрейтору.

Эрвину показалось, что Алексей прекрасно разбирается в положении и в разговоры не вступает намеренно.

Эмбер Петер выбрал из общей кучи винтовок свою и отставил ее в сторону. Все заметили это. по никто не сказал ни слова. Позднее, когда каждый занялся своим делом, Алексей вдруг поднялся, подошел к оружию, взял винтовку Эмбера и поставил ее в самый угол, позади других. В то же время он хитро улыбался, поглядывая то на Эрвииа, то на Виолу. Кирст тоненько рассмеялся, словно его щекотали.

— Ну, Петер, ты теперь тоже демобилизован!

Алексей вернулся на свое место, и не переставая улыбаться, сказал что-то Никифору. Тот неловко усмехнулся и опустил глаза.

Эрвина удивило, что Алексей держит себя как равноправная договаривающаяся о перемирии сторона. Значит, он вполне серьезно отнесся к вопросу.

Хозяйка быстро привела в порядок помещение, накормила поросенка, напоила корову из ведра.

Эрвин вспомнил, что у него должна была остаться плитка шоколаду. Он открыл ранец, нашел шоколад и, разломив его, большой кусок дал мальчику, а поменьше протянул матери, которая молча приняла подарок.

Стемнело. Но Эрвин не позволил зажечь лампу.

Когда русские увидели, что венгерцы не собираются вести их сегодня в свои окопы, они быстро разделись и улеглись рядом на соломе. Старик Кирст тоже стал устраиваться на ночь. Эмбер Петер все вертелся около хозяйки.

— Ты смотри, без грубостей, — строго предупредил его вольноопределяющийся, укладываясь и накрываясь шинелью.

Усталость дала себя знать. Все почти мгновенно заснули.

Вдруг Эрвин почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. На фронте спят чутко. Эрвин открыл глаза и не двигаясь стал вглядываться в темноту.

— Тсс… Пойдемте во двор, — послышался шепот ефрейтора.

Небо серебрилось. Ярко светила полная луна. В доме, казавшемся погруженным в тень, все спало. В тишине особенно четко доносилась отдаленная перестрелка. Тени от лунного света вытянулись и стали резче. Эрвину казалось, что этот хутор один из самых тихих и спокойных уголков мира.

— Что скажете, Йошка?