Мы очутились в типичном армейском карцере, куда сажают провинившихся солдат в отдаленных от центральных населенных пунктов, где имеется благоустроенная «губа», частях. Здесь было четыре камеры с вмонтированными в стальные двери круглыми стеклянными «глазками», выходящие друг против друга по обе стороны коридора. В самую дальнюю завели меня. Один из конвоиров встал в дверях с направленным прямо мне в затылок автоматом, а второй развернул меня лицом к сырой, облупившейся от старости стене, снял наручники и грубо – а как же иначе! – толкнул вперед, вмазав лбом в отслоившуюся синюю краску на стене. Затем оба вышли и захлопнули за собой дверь. В замке глухо заскрежетал ключ.
Я оказался заточенным в четыре каменные стены. Чудом пробившийся сквозь неимоверно грязное зарешеченное окошко под потолком луч солнца несмело упал на мое окровавленное лицо. В камере не было ничего, кроме окна, – ни деревянных нар, ни раковины, ни даже параши. Только закопченный потолок с паутиной и шелушащиеся от сырости стены со стекающими по ним холодными каплями конденсата. Я тяжело повалился на грязный цементный пол, прислонился спиной к стенке и вытянул ноги. Сдавленные узкими «браслетами» руки, разбитое лицо и разорванная изнутри щека, опухшие и покрасневшие от поражения резиновой пулей кисть и щиколотка – все это нестерпимо ныло. Мой дорогой импортный костюм превратился в половую тряпку, белая рубашка и галстук обильно пропитались потом, грязью и стекающей с лица кровью, новые «командирские» часы разбились и сильно поцарапали кожу. А потом сверху еще надели наручники.
Аккуратно, стараясь не причинять боль, я потер красные рубцы на запястьях. Под ними уже начинали проступать темные рубиновые капли, набухающие прямо на глазах. Я облизал их языком, ощутив во рту соленый привкус крови, как мог, – протер слипающиеся от саднящего лба веки и, подтянув ближе колени и опустив на них подбородок, закрыл глаза. Передо мной была абсолютная чернота.
Совершенно непроизвольно я прислушался к доносящимся со всех сторон звукам и смог различить в них едва уловимый ухом человеческий стон. Он доносился не из соседней камеры, а откуда-то издалека. Затем я отчетливо услышал голоса двух переговаривающихся друг с другом мужчин. Разобрать слова было невозможно, но один из них что-то отчаянно пытался доказать второму. Тот не соглашался, постоянно перебивая его резкими, категоричными репликами. Так продолжалось минут пять, потом снова все стихло. И опять появились стоны. На этот раз стонали гораздо громче. Время от времени стоны переходили в заунывный вой и даже в слабый, обессиленный крик.
У меня по коже ледяной волной пробежали мурашки.
По сравнению с этим несчастным я был просто как огурчик. Мои мысли лихорадочно крутились, завязывались в клубок, в узел, но не смогли привести меня ни к какому логическому решению. Неужели тогда, в ресторане, когда этот лысый мужик в костюме представился и приказал сдать оружие… неужели я… ошибся? Сейчас я уже не уверен в правоте своего тогдашнего решения, вынудившего предпринять незамедлительные действия. А еще я убил двух спецназовцев… Убил ли? Ведь не было крови на асфальте, ничего там не было! Но, с другой стороны, с такого близкого расстояния «стечкин» пробивает даже бронежилет. Хотя и здесь возможны варианты. Новые, кевларовые, могут и выдержать… Но все равно, без сломанных ребер и серьезных ушибов… куда более серьезных, чем оставили на моем теле резиновые пули – здесь не обойтись. Значит, двоих я все-таки из строя вывел. Не считая громилу, которого использовал как таран для витрины. Еще неизвестно, как он там упал. Мог и шею себе свернуть…
Неожиданно я услышал шаги. Несколько человек шли по коридору, остановились перед камерой, где находился я. Раздался щелчок открываемого замка. Но не моего, а в двери напротив. Потом очень непонятный шуршащий звук, как будто кого-то за ноги тащили по полу. После – глухой стук тяжело падающего на бетон тела, и снова щелчок, на этот раз троекратный, закрываемого замка. Дверь захлопнулась, но люди не уходили. Они тихо о чем-то шептались. Потом раздался громкий басистый возглас:
– Да пусть он хоть сгниет там заживо, какое мне дело! Пидор порхатый…
И два мужика потрясли своды карцера своим отвратительным, как карканье вороны, смехом. В стеклянном «глазке» двери появилась чья-то противная рожа, внимательно похлопала прижатым к стеклу «окуляром» и исчезла.
– Мочить, падлу, мочить… – донеслось до моего уха. Шаги направились прочь, и спустя десять секунд где-то далеко с лязгом закрылась ведущая в подвал стальная дверь.
Это они про меня? Если да, то я себе не завидую. Замечательный у меня отпуск получился. Просто Канарские острова! И пальмы, и бананы, и папуасы. И двести шестьдесят тысяч долларов на счете в Бельгийском банке. Все сразу, и выше крыши.
Хотя вполне может быть, что мое недавнее предположение все же подтвердится. В этом случае видимое поражение обернется большой победой. Сейчас остается только ждать.
Я подвинулся в дальний угол камеры, как расплавленный свинец в фигурную форму, влился в это узкое пространство, прислонился головой к стене и закрыл глаза. Сон – вот лучший способ успокоить нервы и хоть как-то скрасить тягостное ожидание грядущих событий.
И мне действительно удалось уснуть. Хотя трудно в полной мере назвать сном ту неглубокую дрему, едва окутавшую сознание, но все же из мер предосторожности оставившую совершенно бодрыми уши, в которую я спустя несколько десятков минут провалился. Любой шум, доносящийся из помещений карцера или с трудом пробивавшийся сквозь толстые стены с улицы, я слышал, подсознательно анализировал и, в очередной раз придя к заключению, что он не несет в себе потенциальной опасности для меня, продолжал спать. Сколько времени я пребывал в таком состоянии – одному Богу известно, но когда все-таки открыл глаза, то уже не обнаружил пробивающегося сквозь окошко под потолком тонкого светового луча и понял, что наступила ночь. И как оказалось, сигналом к пробуждению снова стала моя чуткая, работающая на манер «третьего глаза» интуиция.
Спустя несколько секунд я услышал, как загрохотала дверь, соединяющая помещения карцера с внешним миром, как гулко отозвался каменный пол коридора на прикосновение нескольких пар ног в тяжелых ботинках, как пока неведомая для меня процессия молча направилась к камере, где находился я, и как с противным лязгом открылась стальная дверь, пропустившая во мрак сырого помещения поток тусклого света. В камеру вошел уже знакомый мне мужчина в штатском, представившийся еще в «Астории» как полковник Жаров. Вместе с ним, с «узи» наперевес, омоновец, уже без черной маски. Второй стоял чуть позади входной двери и тоже смотрел на меня, пытающегося подняться на ноги и привести в рабочее состояние затекшие от сидения на холодном камне конечности. Полковник подошел ко мне, бегло оценил состояние пленника и, думая, вероятно, о чем-то своем, ехидно улыбнулся.
– Как себя чувствуете, гражданин Бобров?
Я поднялся на ноги, придерживаясь о мокрую стену, и натруженно скривил губы.
– Моя фамилия Полковников, Сергей Сергеевич…
– Ну… хорошо, поедемте, побеседуем… гражданин м-м… Полковников! – Мужчина в штатском посмотрел на омоновца, тот сразу же схватил меня за плечо и поволок к выходу.
Правда, далеко «ехать» нам все-таки не пришлось, ибо конечной целью путешествия стала одна из соседних камер. Когда меня втолкнули туда два мордоворота, то я сразу же отметил про себя ее разительное сходство с кабинетом для допросов. Старый, видавший еще нашествие Тамерлана дубовый стол, два стула вдоль стены, два – по обе стороны стола. Как я и предполагал, на один из них посадили меня, на второй сел Жаров. Омоновцы встали у меня за спиной.
– Итак, Валерий Николаевич, я вижу, что вы не очень желаете идти с нами на диалог. А зря! – Мой собеседник перегнулся через стол, и его потное лицо нависло в двадцати сантиметрах от меня. – Честно признаться, вы совершили о-о-чень большую ошибку, когда согласились на предложение этого предателя Крамского и полетели с ним для передачи дискеты мафии. Липовой, замечу, дискеты! – Жаров оживился. – Профессор предполагал, что генерал играет в чужие ворота, и заранее приготовил ему самую обыкновенную «куклу». А вы со своим дружком попались на такую нехитрую приманку, как ставрида на голый крючок. Но, в чем ваша самая главная ошибка, не пошли с нами на контакт сразу же после падения вертолета и гибели Крамского, а предпочли вместо генерала предложить свои услуги мафиозным организациям, желающим захватить власть в стране! К счастью, мы достаточно хорошо информированы и в более широких масштабах, чем ваши нынешние хозяева, владеем ситуацией.
Я сделал отстраняющий жест рукой и покачал головой из стороны в сторону.
– Вы, конечно, извините, гражданин полковник, но я до сих пор считаю, что меня перепутали с кем-то
