манифестация возобновилась.
Дождавшись относительной тишины, социалист Джиованни Бергамаско произнес несколько слов, говоря, что Максим Горький слишком знаком народу, чтобы надо было его представлять. Народ знает, говорил он, что Горький не может сейчас вернуться на свою родину, так как его заключат в тюрьму.
Потом он прочел многочисленные приветствия от социалистических и демократических организаций со всех концов Италии.
Бергамаско прочел при напряженной тишине привет Максима Горького неаполитанскому народу:
“Товарищи итальянцы! Я не знаю вашего языка, и вы не знаете моего, но я знаю ваши чаяния и ваши надежды, а вы знаете мои.
В этом великом и необыкновенном явлении залог братства всех людей.
Вера в близкую победу правды и разума пусть никогда вас не покинет и даст вам силу бороться и победить.
Да здравствует пролетариат всех стран, ибо он обновит весь мир!
Да здравствует пролетариат великолепной Италии!”
Горячие аплодисменты были ответом на слова Горького”.
Затем газета излагала речи нескольких ораторов. Один из них говорил, обращаясь к Горькому:
“Ты понимаешь нашу душу. Благодаря твоим творениям нам кажется, что мы стали зрителями великой трагедии русского народа, и вся душа итальянского народа в этот час с вами.
…Творцом изумительной поэмы русской революции является пролетариат. Была у русского народа вера в “царя-батюшку”, - эта вера погибла под огнем картечи. Ружья стреляли в беззащитных детей и женщин; рабочие взошли на баррикады, не признавая больше святых,- во имя великой революции и возрождения людей.
…Будем чествовать самого храброго из героев революции, но будем помнить, что эта трибуна занята больше, чем человеком, - великой идеей.
Переднами проходят, как окровавленные стяги, имена мучеников-женщин и детей, и наша душа наполнена странной музыкой: громкий далекий голос звучит из степей, из лесов, из городов, и взрывы бомб, и ружейные выстрелы отмечают шествие революции, которая приближается.
Но сегодня восставшие и мученики говорят вам: “Наш час пробил… Для нас засияет в нашей стране солнце свободы!”
…Ваш пример, о, русские! велик длятех,кто будет ему следовать”.
По окончании митинга Бергамаскоперевелнесколько слов, сказанных Горьким:
“Когда говорят о моей революционной деятельности, я чувствую себя взволнованным и смущенным, потому что в большой революционной русской армии - я только рядовой. Принимая ваше приветствие, как адресованное революционной России, я благодарю вас за себя, за мою родину и от имени всего мирового пролетариата”.
Алексей Максимович Горький, окруженный огромной толпой, при пении рабочего гимна, выходит вместе с М. Ф. Андреевой на площадь св. Гаэтана. Необъятная толпа народа устраивает ему бурную овацию. Я и приехавшая с нами из Америки мисс Брукс держимся около них, и мы с трудом садимся вчетвером в ожидающий нас экипаж. К кучеру обращаются, просят его ехать медленно. И снова экипаж окружен людьми, примостившимися на подножках, на крыльях, на кОзлах, рядом с кучером.
Тысячи людей сопровождают нас, и вдруг путь оказывается прегражденным взводом солдат и громадным количеством карабинеров.
Появляется комиссар Каски, который требует, чтобы экипаж Горького ехал не по Виа дель Дуомо, а свернул на Виа Трибунале. Толпа бурно протестует, лошади пугаются, одна падает.
Солдатам отдается команда примкнуть штыки. Это раздражает толпу, она напирает на солдат. Горький поднимается в коляске, с удивлением смотрит на двойной кордон, готовый стрелять в толпу. Крики усиливаются. Взбешенный комиссар приказывает играть сигнал к стрельбе. Некоторые из толпы пытаются бежать, но большинство тесным кольцом окружает нас. Мария Федоровна, бледная, встает перед Горьким, я стараюсь их обоих закрыть.
Все мы следим за действиями солдати их командиров.
Жутко было смотреть на Горького. Выпрямившись во весь рост, сжав кулаки, он глядел на всё происходившее глазами, полными гнева, готовый, казалось, каждую минуту броситься вперед.
Внезапно карабинеры и гвардейцы, выхватив палаши и револьверы, неистово накидываются на демонстрантов, избивая их плашмя своими саблями. Начинается невероятная паника, и слышен второй сигнал к стрельбе.
Седой красивый старик, адвокат Альтобелли, ехавший в коляске сзади нас, выскакивает из нее, бросается к офицеру, поднявшему шпагу для отдачи третьего и последнего сигнала к стрельбе, хватает его за руку, не дает опустить ее и горячо объясняет необходимость прекратить возмутительные действия полиции. Ему удается убедить офицера, тот отдает солдатам приказание опустить оружие.
Теперь мы видим их бледные, смущенные лица.
Какой-то итальянец вскакивает к нам в коляску и кричит:
- Я чувствую позор этих диких сцен тем сильнее, что они произошли в присутствии русских и Максима Горького, который может теперь сказать, что итальянская полиция не уступает полиции русского царя.
Упавшую лошадь поднимают, некоторым удается пробиться сквозь ряды полиции, других арестовывают, происходят столкновения между демонстрантами и жандармами. Нас окружают тесным кольцом карабинеры и солдаты, и мы продолжаем путь по Виа дель Дуомо.
Но толпа перехитрила. Демонстранты бросились в боковые переулки, и через несколько кварталов, где уже не было столько полиции и солдат, нас вновь окружила лавина людей.
Запомнился мне один эпизод. Молодой рабочий, похожий на кочегара, просунул между полицейскими, окружившими экипаж, свою черную от копоти руку и, быстро проведя всей пятерней по лицу Горького, громко чмокнул свои сложенные щепотью пальцы. Живое молодое лицо его сияющими глазами смотрело на Горького. Мария Федоровна страшно перепугалась, но произошло всё это так быстро, что мы не успели оглянуться. Кругом колышется море людей, уличное движение приостановлено, стоят экипажи, извозчики, трамваи. Из них высовываются мужчины, женщины, дети, все что-то кричат, машут платками, шляпами, выделяются крики: “Эввива Горький! Абассо царь!”
С трудом мы пробираемся вперед и наконец достигаем отеля “Везувий”.
Толпа не расходится, и, когда Горький и Мария Федоровна скрываются в отеле, масса людей собирается под балконом, под окнами и требует, чтобы он вышел. Его появление вызывает бурю восторга, аплодисменты и крики длятся несколько минут. Горький стоит смущенный, со слезами на глазах, кланяется во все стороны, прижимая руки к груди, и наконец кричит:
- Да здравствует пролетариат Италии!
Вновь итальянцы приветствуют Горького, не переставая ему аплодировать.
Выходит адвокат Альтобелли, от имени Горького благодарит собравшихся и говорит о событиях последнего времени, происходивших в России.
Рукоплескания покрывают его слова и снова раздаются крики: “Да здравствует Горький!”, “Да здравствует русская революция!”
Проходит еще много времени, преждечемудается убедить толпу разойтись.
Впечатления этого дня надолго сохранились в памяти, тем более что все последующие дни нашего пребывания в Неаполе Горького с утра до вечера осаждала масса людей, желавших ему лично выразить свою симпатию, уважение и сочувствие русской революции.
***
Алексей Максимович решил на некоторое время остаться в Италии, и меня отправили на рекогносцировку на остров Капри, ввиду того что климатические условия этого острова были благоприятны для здоровья Горького.
Сперва мы поселились на Капри в отеле, но Мария Федоровна настояла на том, чтобы снять виллу и обставить жизнь Горького как можно удобнее и уютнее. А Горький прежде всего потребовал достать
