первый не прощал критики основных принципов коммунистического строя, а второй, считая себя олицетворением режима, видел изменника в каждом, кто был против него, Сталина. Но эта вера в собственную миссию давала возможность и тому, и другому постоянно менять тактику, двигаться резкими скачками и удивлять мир неожиданными сюрпризами, которым, впрочем, они всегда находили принципиальное обоснование у Маркса. О непримиримости, фанатичности и жестокости большевистских вождей, безжалостно сметающих со своего пути все преграды, было много сказано и написано. Но гораздо меньше внимания было обращено на мотивы их действий и на характер их тактики. А, между тем, это объясняет очень многое. Я бы не хотел, однако, чтобы моя попытка продумывания этих явлений была истолкована в том смысле, что я в какой-то мере оправдываю, например, ту жестокость и ту историческую несправедливость, которая была совершена по отношению к «головке» коммунистической партии, то есть к «птенцам гнезда Ленина». Большинство жертв этой расправы я знал лично, в течение многих лет был в постоянном контакте с ними и привык считать их честными и бескорыстными революционерами. Хотя поведение некоторых из них стоило мне многих тяжелых дней и бессонных ночей, во время моего конфликта с ГПУ, о котором я рассказывал выше, я и теперь не могу допустить мысли, что они продали себя врагам России за 30 серебренников. Я скорее готов объяснить совершившееся тем, что революция имеет свои законы, и среди них один из наиболее неумолимых тот, что она пожирает собственных детей. Говоря о тактике большевиков, приходится подчеркнуть, что с самого начала своей деятельности советские вожди отличались большой гибкостью в лавировании и умением, когда нужно, эволюционировать. Основная идея Ленина заключалась в том, что, хотя революцию нельзя создать, но каждую революционную ситуацию можно углубить и расширить. После ликвидации самодержавия Россия оказалась на буржуазном этапе революции, но коммунисты считали, что, развязывая присущие революции потенциальные возможности, ее можно превратить в социалистическую. Эту задачу они и стремились осуществить. Переход на новую стадию представлял огромные трудности. Движение не могло быть прямолинейным. Неизбежны были отступления и зигзаги, но все определялось и освящалось конечной целью. Советские вожди прошли, например, в хозяйственной области очень трудный путь от утопии к действительности. Они шли ощупью, учились на ошибках, совершали много нелепого, ударялись в крайности, как Ларин, но постепенно отказывались от эксцессов, преодолевали путаницу, побеждали хаос первых лет революции. Для многих большевики и в настоящее время - теоретики и фанатики, но при этом забывается то, что двадцать пять лет управления государством и хозяйством не могли пройти бесследно. Столкновение с жизнью вырабатывало из многих большевиков, былых утопистов, тех практических, деловых и реалистически настроенных людей, в которых теперь превратились очень многие из руководителей Советской страны. Те, которые не умели приспособиться к этому процессу, были безжалостно выброшены за борт. Кроме того, большевики с самого начала своего владычества применяли тот метод, который так ярко развернулся в военной области во время настоящей войны. Уже задолго до Гитлера коммунисты поняли, что и в политике позиционная война канула в вечность, что она должна быть заменена борьбой, основанной на движении и диверсии, и что задача атакующего - прорваться вглубь и занять стратегичесские пункты в тылу у противника. Только Ленин мог решиться, во имя дальнейшего продвижения революции, разогнать Учредительное Собрание, которое всем нам - русским интеллигентам - казалось конеччным пределом освободительных устремлений. Ленин не боялся того, что в этом случае он, быть может, - как думали многие - играет на руку реакции, ибо он верил вв силы революции. В ленинскую эпоху власть в Кремле походила на осажденную крепость, в которой Ленин, в качестве революционного стратега, вырабатывал свою тактику. В каждый данный исторический момент, учил Ленин, необходимо выделить то основное звено, которое является решающим фактором в развитии событий. Так, например, Третий Интернационал был создан с целью прорыва в тыл противника. С этой же целью Ленин одобрил подписание германо-советского договора в Рапалло, хотя все недоумевали, почему нищая Россия договаривается с обедневшей Германией, притом в условиях, когда, казалось, обе страны не могут принести никакой пользы друг другу. По тем же соображениям Ленин выдвинул концессионную политику, вопреки оппозиции профсоюзов, считавших ее изменой коммунизму и не понимавших, что концессии должны служить приманкой и посеять рознь среди капиталистических государств. По вопросу о концессии на Камчатке Ленин так и сказал, употребляя военную терминологию:«Это есть глубокая диверсия в тылу у нашего врага». Все компромиссы и зигзаги большевистской внешней политики всегда были подчинены основной цели данной эпохи. Договоры с буржуазными державами, участие в Лиге Наций, сближение с тем или иным демократическим или диктаторским правительством, вплоть до советско-германского пакта 1939 года - все это «маневренная война», диверсии и движения, тактические приемы, продиктованные «реализмом», - правда, нередко граничащим с цинизмом. Гибкость и оппортунизм этой политики объясняются, в конечном счете, умением коммунистов приспособляться к меняющимся обстоятельствам, их глубоким убеждением, что все средства хороши для достижения намеченного задания, если это последнее диктуется интересами революции. И сейчас, во время войны с Германией, главную роль в политике советской власти играет основная цель - разбить Гитлера и освободить советскую территорию от врага. Этой цели подчинено все остальное: ради нее возможны всяческие уступки, отступления, сдача в архив некоторых коммунистических лозунгов, даже ликвидация Коминтерна и многое, многое другое. Такая же гибкость отличала советскую власть и во внутренней политике. Большевики не остались такими твердокаменными, какими они были в 1918 году. Они менялись с каждым годом и все больше отходили от чисто теоретических и непримиримых позиций партийной доктрины. Коммунистические правители безусловно оставались верны основным партийным принципам и даже сохраняли старую терминологию, по-прежнему оправдывая все извилистое начертание «генеральной линии» ссылками на Маркса и Ленина; но на практике они шли на компромисс с жизнью и проделывали огромную политическую и социально-экономическую эволюцию, которая и не снилась тем, кто в 1917 году захватил в России власть во имя коммунистической революции. Однако, было бы ошибочно объяснять это их беспринципностью, их хождением в Каноссу». В действительности, большевистские вожди 1944 года - верные ученики Ленина. Обычно полагают, что эволюция коммунистов - дело последних лет и что она совершилаась почти исключительно под влиянием Сталина. Но это неверно. Уже в самом начале своего существования коммунистический Кремль делал уступки жизни. Надо сказать правду: социальная революция в духе Маркса была похоронена Лениным в момент установления НЭП'а. Поэтому, вероятно, Ленин так яростно атаковал всех тех, кто осмеливался называть вещи своими именами… В эпоху гражданской войны - вопреки марксистской теории - был выдвинут лозунг блока крестьян и рабочих против остатков буржуазии. Затем большевики попытались опереться на крестьянскую бедноту и рабочих против крестьянина «кулака». А непосредственно после этого, объявив передышку во время НЭП'а и развязав в известной мере частную хозяйственную инициативу, власть стала опираться на «середняка» и начала обуздывать зарвавшуюся «бедноту». В следующей стадии власть повела борьбу за колхозы. Это была попытка Сталина спасти «социалистический участок» народного хозяйства за счет крестьянства, то есть именно то, против чего предостерегал Ленин. В этой политике власть опиралась на поддержку рабочего класса, армии и той части крестьянства, которая целиком приняла новый режим и сочувствовала идее коллективизации, как единственной мере спасения этого режима. Индустриализация проводилась в период, когда победила идея строительства социализма в одной стране, и советское правительство фактически отказалось от ставки на мировую революцию. В это время власть стала опираться на специалистов, на трудовую новую интеллигенцию и на квалифицированных рабочих, а также на создавшийся в 1925-1929 гг. аппарат советских чиновников. Наконец, позднее, нынешний вождь Советской России открыто заявил, что ставит ставку на «беспартийных большевиков», и, разметав или уничтожив старую коммунистическую гвардию и задушив и левую, и правую оппозицию, стал опираться на молодежь. Эта молодежь, не знавшая старого режима и воспитанная в условиях революционного времени, вышла из среды рабочих и крестьян и искренно чувствовала себя хозяином молодой, богатой и быстро развивающейся страны. Характерно, однако, то, что, при всех изменениях своей политики, советская власть неизменно стремилась к тому, чтобы расширить свою базу и обрести поддержку все более и более широких масс населения. В этом, может быть, заключается и основной парадокс природы этой власти, который многих ставит в тупик и порождает нескончаемые споры. По своему характеру и по своим методам большевизм является, конечно, диктатурой и не укладывается в рамки общепринятого понятия демократии. Но, с другой стороны, диктатура эта обладает совершенно особыми свойствами. Она ищет опоры в массах, она опирается на широкие слои этих масс, и она действует не только от их имени, но и ради их блага. В других тоталитарных странах диктатура является самоцелью, увенчанием всего государственного здания, и находит свое выражение в единоличном вожде