Подай пистолеты, Глод, мой слуга, И заряди ружье. Пришла пора спасать от врага Дом и счастье мое». Леди стреляла, прищурив глаз, В сердце врагу своему И, хоть Гордона случай спас, Колено разбила ему. «Огня! Хорошего огня! Чтобы достал до крыш! За то, что ранила меня, Ты, леди, живьем сгоришь!» «О Джок, ты верным слугою был, Я память об этом храню. Зачем же камень ты отвалил И дал дорогу огню?» «Сытно, леди, я жил у вас, Но Гордону нынче служу, И если его не исполню приказ, То голову сложу». Маленький сын окликнул мать С нянькиных колен: «Душно, мама, нечем дышать. Давай сдадимся в плен!» «Мой бедный сын, не надо слёз, Я все бы отдала, Чтоб западный ветер пламя отнес И сгинула дымная мгла». Тогда сказала старшая дочь: «Мне рано гибнуть в огне, И я убегу из замка прочь, Спущусь на простыне». Там, где ниже была стена, Слуги спускали ее, Но прямо к Гордону она Попала на копье. Она лежала, нежна и мила, Алели щеки у ней, Но кровь, что из раны ее текла, Была еще алей. Угас понемногу сердечный пыл, Она побелела как мел. Джон Гордон сказал: «Я многих губил, А эту пожалел». Он юное тело раз и другой Перевернул копьем. «Она могла бы остаться живой И быть с мужчиной вдвоем. В ее лицо мне не взглянуть, А это скверный знак. Пора нам собираться в путь, Довольно пожаров и драк». Все выше поднимался дым, А жаркий огонь не гас, И леди сказала детям своим: «Настал наш смертный час». Джон Гордон, сидя на коне, Трубил в охотничий рог: «За мной, мои люди! Замок в огне, Пора и нам наутек!» Тут выехал лорд на гребень холма, И с болью увидел он, Что дым стоит, как ночная тьма, И замок подожжен. Кто резво бежал, кто мчался верхом На серых и вороных, Но в замке, залитом огнем,
