гвардейцу и повернулся к своим солдатам. — Не трогайте шлюх, и не напивайтесь как джайлларские свиньи. Мы продолжим путь после третьей службы, и к пятой, если Иллару будет угодно, доберемся до Норка.

Осень медленно тащила над Вивленом чернобрюхие тучи, изредка громыхая, словно старая повозка молочника.

«Словно старая повозка молочника» — еще раз повторил про себя Россенброк. Эту самую повозку, с грязных улиц далекого Эркулана, он вспоминал всякий раз, когда тяжелое осеннее небо заливало мир холодной тоской и старость, неотступно ползущая за ним по пятам, заглядывала через плечо и решительно начинала требовать свое.

«Словно старая…»

Марк Россенброк, великий канцлер великой Империи — заложник осени и старости.

«Вот так каждый голодный год. Проклятый ветер тащит страх и ненависть из суровой Кирской Марки, где сейчас Миуш Чаг, по прозвищу Сухарик, ведет армию оборванцев на приступ Киры, а маркграф Нурр, без сомнения, драпает в Винтир за помощью, бросив на произвол судьбы столицу и стада свих любимых породистых оленей. А холодный ветер несет смерть и страдание все дальше и дальше — через всю Империю, в каждый замок, в каждый дом… Закопошатся в грязи армии, побредут по размытым дорогам разбойничьи шайки и отряды наемников, запылают города и деревни. Неурожайный год — год боли и ужаса»

Канцлер, проклиная свою немощность, кряхтя выбрался из огромного кресла, и опираясь на трость прошелся по кабинету. Вот уже много лет он вставал до первых петухов и подолгу сидел перед окном и смотрел, как просыпается город. В крошечных домах ремесленников на той стороне реки, у самой границы Имперского парка, зажигались огни, и старик представлял себе людей, которые, оторвавшись от ночных кошмаров, выходили, врывались, вползали в новый день, промозглый и сырой, каждый со своими горестями, мечтами, чаяниями. Там, заспанный чумазый мальчишка раздувает кузнечный горн, пьяный подмастерье избивает проститутку, а городские стражники подбадривают его криками, выковыривая при этом из зубов остатки раннего завтрака, и где-то вдали грохочет на ухабах разбитая повозка молочника. А тучи тянутся нестройными рядами дальше — в Дрир, в Маэнну, неся архиепископу Дрирскому приступы жестокой подагры. Канцлер позволил себе слегка улыбнуться, представив как Его Святейшество скрученный дикой болью тихонько, совсем по-собачьи, поскуливает, а над ним, с хохотом, витает призрак лекаря Стефана Серого, сожженного две недели назад по обвинению в ереси.

«Мы так и не успели его спасти…»

Столь досадный промах имперской разведки. А Стефан был нужен, ох как он был нужен. Настоящий лекарь, не шарлатан… Стефан был на пороге важного открытия и мог бы найти лекарство от чумы.

Старик поморщился, как от зубной боли, и рухнул в кресло, неподвижно уставившись в окно. Мысли о лекаре притащили за собой воспоминания многолетней давности, когда он, еще мальчишкой с гноящейся от постоянных побоев спиной и перемазанными чернилами руками, бежал через объятую пламенем Джассу, прижимая к сердцу мешочек с деньгами и записку к знахарю Айве Горру, с просьбой о помощи. Вокруг него свистели арбалетные стрелы, пьяная чернь бросалась на копья гвардии, глаза его дико слезились от дыма пожарищ, и больше всего хотелось забиться в самый темный угол, чтобы не слышать криков женщин, воплей раненых и умирающих. Но он бежал на край города, перепрыгивая через трупы, поскальзываясь на крови, бежал, хотя сердце готово было выпрыгнуть и помчаться впереди него. Он не успел тогда. Выскочив из подвороти, где шел жестокий бой, он увидел Айве. Знахарь стоял на коленях на пороге собственного дома перед чьим-то телом. Руки ею были но локоть в крови, а лицо, вымазанное сажей и забрызганное чем-то зеленым, было просто ужасным.

«Я получил тогда свой первый арбалетный болт в руку, не добежав до Айве каких-то пяти шагов, и второй — предназначавшийся мне… Но я упал, упал от ужасной боли, прямо лицом во внутренности тела, лежащего перед Айве и болт, летевший мне в спину, попал лекарю в горло, и горячая струя его крови ударила мне прямо за шиворот».

Прошло много лет, но старый канцлер постоянно возвращался в памяти к тем странным и ужасным событиям, хотя за прошедшее время он был свидетелем, а порой и участником множества войн, бунтов и интриг, не менее жутких и кровавых.

«Где та тайна, которую я не заметил? Она лежала под ногами — в лужах крови, среди отбросов и отрубленных конечностей. Я перепрыгивал через главную тайну своей жизни, спасаясь бегством от разъяренной черни. Я втаптывал ее в грязь на дорогах по пути в Норк. Где-то там в закопченных и заблеванных тавернах на границах Армельтии, где скопились беженцы из Эркулана, скрывался ответ, на целый клубок запутанных вопросов.»

Он помнил все, каждое. мгновенье, каждое лицо, но что-то все время ускользало от его внутреннего взора, оставляя в памяти лишь бесконечный холодный дождь, доводящий униженных и обездоленных людей до безумия.

Как только утих дрожащий звон, оповестивший жителей замка о начале пятой службы, в дверь просительно поскреблись. Ягр стиснул зубы и приподнял меч. Маркиз наклонился вперед над столом и принялся поджигать длинной лучиной расставленные в беспорядке свечи.

Дверь приоткрылась, в проеме показалась наголо бритая голова одного из секретарей хозяина.

— Господин, к вам посланцы, велите принять?

Маркиз аккуратно загасил лучину и сделал пригласительный жест.

Ягр переглянулся с Бейзом и Германом, глянул в темноту ниши, откуда донесся еда слышимый звук натягиваемой тетивы. За дверью послышались шаги. Маркиз, сохранявший полное спокойствие, вдруг затрясся всем телом, захрипел и откинувшись в кресле назад, закатил глаза. Ягр, не опуская меч, наклонился вперед и похлопал маркиза по щекам.

— Джайллар, как не вовремя… Очнись же, травоед клятый!

Сзади скрипнула дверь. Маркиз шумно выдохнул, закашлялся и повалился на стол. Ягр приподнял его голову ладонью за подбородок. По его пальцам потекла слюна.

— Все, все… Достаточно, я пришел в себя. — Маркиз оттолкнул руку наемника и приподнял голову. — А вот и наши гости… Убейте их!

Ягр повернулся к дверям и замер. При входе в зал молча и неподвижно стояли двое. Ближе к Ягру находился высокий широкоплечий воин, с холодными стальными глазами на открытом чистом лице. Уголки губ воина были слегка приподняты, и потому казалось, что человек этот улыбается, но глаза его при этом оставались жестокими и равнодушными. Из-за его плеча выглядывала рукоять меча, на ремне висел внушительных размеров боевой нож, рукояти ножей торчали и из голенищ высоких дорожных сапог.

Спутник воина был среднего роста, безоружен и облачен в кожаную одежду ремесленника с широкими рукавами на ремешках. Его плоское лицо с невыразительными водянистыми глазами снулого щукана было абсолютно бесстрастно.

Позади прибывших уже стояли с мечами наготове Бейз и Герман. Ягр опустил меч и заорал:

— Стоять!

Потом взялся всей пятерней за бороду и забормотал проклятия. Маркиз уставился на него со страхом и изумлением, а потом вдруг истошно завопил:

— Почему ты стоишь, Ягр? Убей их!

Бейз и Герман в нерешительности замерли.

— Стоять, я сказал! — Ягр потряс в воздухе сжатым кулаком, и со странной усмешкой посмотрел сверху вниз на хозяина замка, потом перевел взгляд на свой пояс, где в объемистом мешочке находился аванс. Маркиз затих, втянул голову в плечи и замер. В зале повисло напряженное молчание.

Наконец, высокий воин шагнул вперед, оставляя на гладком полу полосы воды, и произнес низким приятным голосом:

— Я вижу, господин маркиз, вы серьезно подготовились к встрече. Господин Ягр, если не ошибаюсь, сотоварищи? Бейз, Герман, где-то должен быть еще Корман, ну Ямина и Глейда ты потерял в Рифлере, значит должен быть кто-то еще…

Ягр, зло усмехаясь в бороду, склонил голову в легком поклоне, потом махнул рукой Бейзу и Герману. Наемники опустили мечи, и сделали шаг назад. Маркиз завертел головой, переводя взгляд с Ягра на