задание засветить, что само по себе недопустимо, и к тому же все сроки исполнения задания нарушить…

И еще выходит так, товарищ Кац, что ты мне жизнь спас сегодня… Это ты понимаешь?

— Сперва вы мне, товарищ Васильев… — заулыбался Петя.

— Вытри рот, еще кровью запачкан. Сперва я тебя вытащил, верно. А потом ты своим Голосом сообразил, где засада. Иначе вполне я мог на эту засаду и нарваться. Соображаешь?

Петя кивнул. Он навсегда запомнил этот поздний вечер, почти ночь. Чавканье лопат, сияние звезд наверху, отражение звезд на речной ряби. Пробивает дрожь: отходит чувство опасности, похмелье, холодная сырость, туман. И кружится, кружится голова. От водки, от напряжения, от человеческой крови.

Для Пети 11 часов вечера были уже очень поздним временем. Васильев же оставался весел и бодр, и на все у него были ответы. И ответы были, и билеты, и документы для Пети.

Кому-то предстояло вообще всю ночь гнать машину в Москву.

— А мы, товарищ Кац, поедем поездом, нам надо выспаться немного.

Петя боялся, что выспаться и не получится после таких приключений, и ошибся: провалился мгновенно. Никаких сновидений! Много позже приходили по ночам и провокация Пеликанова, и блеск шила в руке стертого лицом человека, и громоподобный выстрел из «маузера», падающий вдоль университетской стены человек, чавканье о землю лопат… Но это потом, именно в эту ночь Петя спал сном младенца.

Мелькнула Москва… Именно что мелькнула, поманила собой и пропала, храня все то же ощущение нереальности. Тем более самой Москвы они не видели. Видели вокзал, встречающую их машину, крепких дядек из НКВД. Прямо в машине товарищ Васильев познакомил с Иваном и Каганом. Ни под каким видом не советовал Пете Васильев не то что интересоваться — даже думать, кто такие остальные члены экспедиции. Каган и Иван, да и все.

Каган, правда, сразу сказал, что из Москвы и что фамилия его — от древних хазарских царей. У них в семье часто рождаются дети с темными родимыми пятнами-метками, как у татар, — наверное, в них много хазарской крови.

Бурят Иван о себе ничего не рассказывал, даже такого. Улыбнулся плоским азиатским лицом, на котором ничегошеньки не отражалось. Может, он и был тоже из Москвы, это осталось неизвестным. При знакомстве с Иваном что-то сразу толкнуло Петю в сердце. Парень ничего плохого не делал, но Голос властно говорил Петру: от Ивана лучше держаться подальше…

Был Кремль, и было сложное мельтешение, непонятное, подчиненное своим законам. Был человек, уже после всех проверок и обысков задумчиво спросивший:

— А если мы вас не выпустим?

Петя не знал, что отвечать, просто замер. И правильно: товарищ Васильев молча оттер спросившего плечом, после чего все прошли.

Был человек, который предупредил: первыми вопросов не задавать, товарища Сталина называть только товарищем Сталиным. Никакого Иосифа Виссарионовича.

Был кабинет, в который вошел человек во френче, с невероятно узнаваемым рябым лицом. Человек хорошо усмехнулся, сказал:

— А! Это и есть наши «покойники»?!

Васильев, почтительно согнувшись, что-то тихо докладывал Сталину. Тот кивнул, вполголоса произнес уже остальной группе:

— Вам уже объяснили все необходимое… Но вы можете задавать любые вопросы.

По напряженному лицу Васильева понимал Петя, что не надо задавать этих вопросов. Глядя в равнодушно-усталое, спокойно-рябое лицо, Петя понимал, что в упор не видит Сталин этих мелких исполнителей. Что, как только они уйдут, сразу забудет о них. Помолчали. Плыли облака в кремлевском высоком окне.

— Ко всему сказанному товарищем Васильевым добавлю одно, — негромко, четко произнес Вождь и Учитель, — по исполнении задания вы все награждаетесь высшими орденами Советского Союза. Автоматически. По факту исполнения.

И все, и дальше был уже только поезд. Спецвагон — такой же, как все купейные вагоны, но устроенный по-другому: только четыре купе, а остальное пространство — большая комната с длинным общим столом. «Кают-компания» — тут же окрестил ее Васильев. Из спецвагона нельзя выходить ни на перрон, ни в другие вагоны. Во время стоянок надо задергивать шторы. У Пети купе на двоих с Иваном. И рюкзак у каждого, полностью собранный в дорогу.

В рюкзаке Пети оказалось все необходимое, даже лучше, чем он взял бы с собой из дому. Ведь что взял бы с собой в поездку Петя? Обмылок, старый помазок, сто раз уже использованную бритву. Здесь лежал целый кусок мыла, дорогой и хороший, новый станок, целая пачка новых лезвий. И все остальное такое же, от нового белья и полотенец до крепкой тужурки плотного казенного сукна. И шоколад «Кола», сразу несколько плиток. Очень хороший, дорогой шоколад.

Не успел поезд тронуться, принесли обед из ресторана. Общался с официантами Васильев, остальные сидели в купе, вышли только к накрытому столу. Через час опять все отправились в купе, официанты собрали посуду под бдительными взглядами Васильева.

Кроме Васильева и трех парней, с ними в отдельном купе ехал пожилой человек с глазами недоброго волшебника, с нелепой длинной бородой. Пегая бородища вечно съезжала куда-то набок, в ней накапливалось меню за ближайшие несколько дней. Пахло от деда, как из гнезда канюка. Васильев представил: Николай Николаевич Бубих, знаменитый художник и «наш верный товарищ». Будет вешать на уши лабуду — можно не слушать; в карты с ним не садиться. Если будет кормить чем-то — не есть. Будет поить чаем — не пить.

Бубих ханжески заводил глаза, махал руками и слезливо орал, что через него космос шлет знаки человечеству, Великие Учителя дарят человечеству энергию, но Петя Васильеву верил больше. И дальше дурак Бубих тоже все время путался под ногами.

Только тронулся поезд, Петя разговорился с Иваном о том, чем отличается бурятский язык от монгольского. И тут же начало вонять, в двери появилась косматая нечистая растительность: волосья из бороды Бубиха. Первые фразы он прослушал, и видно было — совершенно ничего не понимал. Посидел, моргал реденькими веками, щурил подслеповатые глазки, стирал влагу с уголков вялого рта. А потом вдруг, ни к селу ни к городу, заговорил о смене космических эпох, про энергетические центры и космические излучения, про великих учителей из Шамбалы, махариш, передавших ему послание из космоса, про чакры и энергетические точки. И, конечно же, про Будду Гаутаму.

Иван, человек на редкость мирный, сразу же отвернулся к стенке.

— Вы невежа, молодой человек! — укоризненно качал головой Бубих. — Не таким, как вы, откроются яшмовые ворота нефритового западного царства!

— Я выполняю приказ, — преспокойно ответил Иван. — А ворота западного царства — это образ, который вы сперли в китайских легендах. И не стыдно вам: такой большой…

После этого Иван немедленно заснул. Это у него было на уровне своего рода таланта: моментально засыпать в любое время и в любом месте.

— Чего ты его пускаешь? — серьезно спросил потом Петю Иван. — Гони в шею…

— Может, он знает про Шамбалу…

— Что знает — уже доложил, а остальное — религиозный предрассудок.

— Стариков не надо обижать.

— Почтение к старикам — еще один религиозный предрассудок.

В результате Иван выспался, а Петя, вежливый мальчик, полночи напролет вынужден был слушать демагогическую ахинею про психическую энергию, истинную и ложную духовность, про гипноз, телепатию, медиумизм, психизм, излечение посредством наложения рук… но главным образом, конечно, про