– Я думаю, специалист ответит на вопрос, трезв ли или же пьян. Но другого разумного объяснения его поведению я не нахожу, – хмыкнул сыщик. – Хоть меня расстреляйте! Вы еще не в курсе его безобразий? Нет? Ну, так имейте в виду, ваш коллега сегодня на очной ставке избил Бирюкова.

– Бирюкова? Какого Бирюкова? – переспросила Лиза, не понимая уже, где сон, а где явь. Кем бы ни был этот Бирюков, его никак не мог избить Вася, милый, застенчивый Вася Кротов, который даже мухи не обидит.

– Вы там что, спите или тоже не в себе? – подозрительно осведомился следователь. – Надеюсь, вы понимаете, что мне придется довести дело о дисциплинарном проступке адвоката до сведения квалификационной комиссии?

Новости накатывались на Елизавету как снежный ком. Она пыталась им противостоять, вставляя в монолог следователя отдельные, лишенные смысла восклицания, но скопище фактов, один нелепей другого, давило на нее своей массой. Еще немного, и она вообще потеряет способность говорить.

– Но позвольте мне хотя бы приехать к вам, – взмолилась она наконец, дождавшись долгожданной паузы. – Прошу вас, не предпринимайте никаких действий, пока мы с вами не встретимся.

– Вот уж не понимаю, что может изменить наша встреча, – проворчал следователь, но больше для порядка.

Через полчаса Дубровская, наскоро сообщив Лиде, что ей нужно уехать в город по срочному делу, уже сбегала с крыльца своего дома. Ольге Сергеевне было велено говорить, что молодой матери срочно понадобился массаж…

Между тем утро этого беспокойного дня не предвещало неприятностей. Хотя определенные опасения у Василия насчет грядущей очной ставки все же имелись. Но защитник пытался себя успокоить тем, что с некоторых пор стал воспринимать проблемы Евы как свои собственные. Встретиться лицом к лицу должны соучастники преступления, которые в равной степени были заинтересованы друг в друге. Им нужно было держаться вместе, а не врозь, помогая, а не сваливая вину на товарища. Их показания должны были совпасть. Но если бы такое уже произошло, не было бы нужды собирать их вместе. Здесь что-то было не так.

Но Еву сумбурные объяснения адвоката ничуть не насторожили.

– Бросьте, – говорила она Василию. – Что вы там себе вообразили? Жорик – классный парень, и вы это сразу поймете, как только его увидите.

В душе Василия колыхнулось что-то похожее на ревность, хотя для себя он предпочел назвать это ощущение профессиональным чутьем.

Когда он увидел подельника Евы собственными глазами, его скептицизм только усилился. Георгий Бирюков был неопрятным типом лет двадцати пяти – тридцати. Василий был готов поклясться, что его неприязнь к Жорику объясняется вовсе не его внешней запущенностью. Глупо ожидать, что арестант будет благоухать, как столичный франт, и носить костюм вместо спортивного трико. Но в манере этого человека шнырять по сторонам беспокойными глазками было что-то отталкивающее. Кроме того, на радостное приветствие Евы он ответил более чем сдержанно. С ним, конечно, был адвокат, услуги которого оплачивало государство, поскольку, едва переступив порог кабинета, он тут же начал жаловаться на нехватку свободного времени, на какой-то очень важный процесс, где его ждут после обеда. Он надеялся на расторопность следователя и благоразумие коллеги, который не позволит тянуть следственное действие как резину.

– А вот мы никуда не торопимся. Правильно я говорю, Василий Иванович? – спросила Ева у Кротова, тот согласно кивнул головой. – Как жизнь, браток? Ты часом не болен? – последние вопросы были обращены к Жорику.

– Нет, Ева. У меня все пучком, – нервно дернулся он, старательно отводя глаза в сторону, туда, где за компьютером сидел следователь и вбивал первые строчки в протокол. Тот понял немногословность Бирюкова по-своему.

– Дорогие мои, – отвернулся он от монитора. – Если мы быстро справимся с тем, ради чего здесь сегодня собрались, обещаю вам дать время немного поговорить. Если, конечно, к тому моменту у вас еще будут вопросы друг к другу. Лады? Ну, тогда начнем… Георгий Вадимович, будьте так любезны рассказать нам все, что вам известно о событиях того вечера, когда вы оказались в доме Винницких.

И Георгий, дыша, как паровоз, и так же медленно набирая обороты, начал свой рассказ.

– Значится, Евка, которая сидит здесь, – он, не глядя ткнул грязным пальцем куда-то в сторону Вострецовой, видимо, для того, чтобы участники поняли, о какой «Евке» идет речь. В этом указании особой необходимости не было, поскольку Ева была единственной женщиной в кабинете. – Евка попросила меня сходить с ней к ейному бывшему жениху, чтобы с ним разобраться.

– Вы знали, как зовут жениха?

– Да мне это было без разницы, имя его, – глядя пустыми глазами на следователя, сообщил Жорик. – Знал от нее только, что фраер он богатый, на тачке дорогой ездит, а жениться не хочет.

– Так вы решили подработать сватом, я так понимаю?

– А разве помочь обманутой женщине – не святое дело? – выпятил губу Жорик.

Василий же в очередной раз задал себе вопрос, почему такая неглупая девушка, как Ева, попросила помощи у такого гнусного типа. Верить в его порядочность не было решительно никаких оснований.

– Помощь вы оказывали бескорыстно? – задал вопрос следователь. Жорик почему-то враз омрачился, полез руками куда-то по своим карманам и, не найдя там ничего, уставился на следователя.

– Курево есть, начальник?

Следователь открыл ящик стола и вытащил оттуда помятую пачку дешевых сигарет. Судя по цветущему виду сыщика, сам он этой отравой не баловался, держал у себя в столе впрок для таких клиентов, как Жорик. Там же нашлась зажигалка, а также пустая банка от кофе в качестве пепельницы. Едва арестант затянулся сизым дымом, Василий заерзал на месте.

– Вы курите в присутствии женщины, – возмутился он.

– Что? – в один голос спросили арестант и сыщик, хотя последний не курил, а сосредоточенно правил что-то в протоколе.

– Вы не спросили, не помешает ли курение женщине, – заявил Кротов, и мужчины, наконец расслышав его, замерли в изумлении.

– Но Вострецова – обвиняемая, – заявил следователь.

– От этого она не перестает быть женщиной!

Жорик, куривший более половины своей сознательной жизни, от удивления закашлялся.

– Че ее спрашивать, Евку-то? – спросил он, разгоняя сигаретный дым. – Она и сама, между прочим, и покурить, и выпить может.

– Я бросила курить, – заявила Ева. Внезапно ей стало стыдно от той характеристики, которую на нее наскоро состряпал Жорик.

– Ну, ладно, защитник, – поморщился сыщик. – Давайте не будем здесь разыгрывать спектакль. Мы не в институте благородных девиц, а на допросе, и перед нами сейчас не княжна Савская, а обвиняемая Вострецова. Ничего с ней не станется. У них в хате еще не так дымят. Может, еще потребуете перевести ее в камеру для некурящих? А вы, Бирюков, не тормозите, рассказывайте, какая у вас была договоренность с Вострецовой.

– Ева попросила меня разобраться с женихом: поговорить с ним там, избить его, если он начнет валять дурака, поступить по обстоятельствам… Мне идти туда без резону, не было охоты, тогда она пообещала мне кольцо. Сняла с пальца и передала: «На, мол, прими как оплату…»

– Жорик, что ты говоришь? – не поверила своим ушам Ева. – Ты что, забыл все, что ли? Какое кольцо? Никакого кольца я тебе не давала.

– Да ты пьяная была, Евка, – махнул рукой Бирюков. – Ничего сама не помнишь.

– Да, я была не трезва, но не до такой же степени, чтобы не помнить, что со мной происходило, – возразила она. – Кольцо я тебе не отдала бы ни в коем случае. Это был подарок Артема.

– Да. Что-то такое ты тогда и говорила, но сказала еще, что коли он – подлец, то никакие евоные подарки тебе не нужны.

– Я не называла Артема подлецом и не отдавала тебе его кольца.