хочу участвовать…
- Заканчивай разводить сопли, дорогая. Жду тебя на осеннем Собрании.
Старушка нажала отбой. У меня же подкашивались коленки, заставляя опуститься в кресло.
- Лида?
Марк подошел ко мне и присел на корточки рядом.
- Я запуталась. Я не понимаю. И я не хочу в этом участвовать. Ни на чьей стороне.
- Не участвуй. – Пожал плечами Марк. – Не убьют же они тебя за это? Если ты не будешь никому мешать…
Я коротко засмеялась. Кто знает…
На улице послышался гул. Именно такой звук я помнила с той ночи, когда мы с Ласкаром наблюдали гибель его дома. Мгновенно похолодев, я сжала руки мужа. Кинулась на улицу, волоча Марка за собой.
- Лида, в чем дело?
Я вглядывалась в тяжелое пасмурное небо, нависающее над нами, опасное, давящее.
- Лида?
Но там было пусто. Секунды медленно поглощали мое взволнованное дыхание, тревогу и непонимание Марка.
- Все хорошо. – Прошептала я, пытаясь унять трясущиеся руки.
«Если в моих силах сохранить тебе жизнь, я это сделаю. Спокойной ночи».
Спокойной ночи, Ласкар.
Я улыбнуться Марку.
Не сегодня. По крайней мере, не сегодня.
Эти выходные были прохладными и ветреными. С улицы слышался стук: Марк рубил дрова для камина. Не самое полезное занятие после обеда, конечно. Но на Марка с топориком смотреть было одно удовольствие: ладный, поджарый, не оставляющий сомнений, всегда определенно уверенный. Поежившись, я обернулась к окну. Ну, распогодиться сегодня или нет?
Летнее Собрание Верховного Суккубата прошло без меня. Вероятнее всего, до осеннего я не должна была дожить. Отчетливое понимание этого холодило кровь, и я не могла согреться.
Снова всплыла идея, поставившая меня в тупик в доме доктора Малиновск. Заставить забыть их всех обо мне. Забыть о моем существовании.
Марк зашел в дом и скинул кучу дерева в кованый держатель. Распрямившись надо мной, засмеялся в голос. Я вопросительно вскинула брови.
- Погулять не хочешь?
- Погулять? – Удивилась я. – Сейчас?
Марк снова засмеялся чему-то своему. Присел на корточки рядом с креслом.
- Поехали в парк? Покатаемся на аттракционах. Можем заехать к родителям на ужин.
Я усмехнулась, в общем-то, безразлично. Пожала плечами.
- Конечно.
Марк поднялся, кивнув. Поворошил угли в камине. Мы начали переодеваться для города неспешно, лениво. Я чувствовала, что весь он, всем существом, всеми мыслями – крутиться вокруг меня. И ничто для него не важно, как мое спокойствие и принадлежность. Со странным сомнением я видела в нем безразличие к открывшейся правде, к нонсенсу моего существования, к загадке натуры. Важно было одно: я плюс он. И в ином виде я его не интересовала. И потому та часть его мира, что вмещалась в мое время рядом с ним, укладывалась в простую формулу заботы обо мне. И мне не следовало нарушать это. Это можно было только ценить и беречь.
Было прохладное воскресенье августа. Мы поехали в Москву, на ВВЦ. Молодая семья, почти как все. В его глазах – любовь, страсть, жадность. В моих, я надеялась, - преданность и спокойствие. Необходимо было ощущать это: спокойствие. Вне тихого скрежета складывающегося во взрыве дома, вне власти повелевать, вне миллиона направленных на тебя вожделеющих белков глаз, вне мира и, почему-то, смерти. Вне времени.
Я давила в себе желание позвонить Ласкару. Услышать его оправдание по поводу запустившейся программы выживания: если твои жизнесохраняющие сенсоры почувствуют опасность и ситуация не окажется заранее предусмотренной и решаемой – молить о пощаде Верховный Суккубат. Звонить Ей! Я поняла это ночью: я бы не позвонила сама. Никогда.
Я наклонила голову, кашлянула, поперхнувшись слюнями. Он сказал бы это иначе. Ласкар засмеялся бы громко и, не признаваясь, повторил бы: если у меня есть возможность… ты будешь жить. Он никогда бы не озвучил, что поставит меня на колени перед ними. Методы не имеют значения, когда впереди что-то, ради чего одному человеку дали силу менять. Менять… Сжимая ручки сумки я хотела сказать ему: «Спасибо, Ласкар. Черт бы вас побрал, Ласкар! Будьте вы прокляты, Ласкар! Спасибо!» Но, наверно, для этого еще представится случай. Нужно оставить это. Оставить. Меня будут ждать на осеннее собрание. И одно то, что я смогу расслабиться до того времени, ходить без оглядки, засыпать, не прислушиваясь к посторонним шумам… Я почувствовала, как глаза стремительно наполняются слезами. Отвернулась к окну.
- Лида? – Марк обернулся ко мне.
Я не ответила, не обернулась. Тогда, на очередном проселочном перекрестке он съехал с дороги и остановился. Отстегнул ремень безопасности и наклонился ко мне. Обнял ладонью лицо.
- Лида? – Он просил о внимании, которое был готов сторицей вернуть, зарядив уверенностью и надеждой. И я кожей ощущала переполнявшую его беспомощность. – Скажи, что?!
- Поехали… - Шмыгнув носом, я вытерла щеки ладонями.
Мгновения он не шевелился. Обернувшись, я посмотрела в бледные глаза, обрамленные солнцем ресниц. Это грех – так любить. Так нельзя! Я хотела крикнуть ему в лицо это, и чтобы вернулось. Чтобы он засмеялся мне в лицо, зло, некрасиво… Проведя большими пальцами по скулам, окончательно осушив мои слезы, Марк пристегнулся. Мы выехали на шоссе и поехали по направлению к Москве.
Вечер надвигался, изредка подсвечивая город солнцем. Купив входные билеты, мы вошли на ВВЦ. Справа поднималось колесо обозрения. По пути к нему, я помнила после единственного посещения Выставочного Центра, за деревьями скрывалась вогнутая крыша «Москвы». Тот единственный раз был уже с Марком, на последнем курсе института. Тогда деревья сбросили листву, и промозглый воздух просачивался за ворот куртки. Здесь, недалеко от ВДНХ, живут его родители. Тогда мы тоже собирались к ним, но так и не доехали, перенесли визит на следующий день. Виной всему стала «Чаша Хайяма» в девятнадцатом павильоне. Ухрендюкавшись сладких коктебельских вин я потеряла необходимую для визита к его родителям кондицию. Вспомнив это, я рассмеялась.
- Нет, туда мы не пойдем. – Улыбнулся Марк, будто прочитав мои мысли.
В тот осенний день дождь так и не пролился. Народу было не много, ветер разгонял гуляк по домам. Марк был уверен, что знакомство не москвичей с городом, начинающееся на Красной площади, продолжается либо на ВВЦ, либо в парке Горького. Я же не была ни там ни там. «И на колесе не каталась?» - удивлялся он насмешливо. Помнится, я скептически окинула взглядом аттракцион, не внушавший доверия своей воздушной конструкцией, и помотала головой. С моей уверенностью, что кольцо обязательно сломается, когда я на него заберусь, он спорить не стал. Подниматься в небеса при ледяном влажном ветре не хотелось ни ему, ни мне.
Я улыбнулась.
К нам подошла уже третья женщина интервьюер. Защищаясь от поклонников, я не предусмотрела таких вот случайных приставал. Ежедневно жизнь подкидывала доказательства: чем больше я предусматриваю, тем больше остается непредусмотренным. Этот намек на власть случая подталкивал опустить руки и расслабиться. Отдаться течению, наблюдать. Сжав ладонь Марка, я вежливо отмахнулась от женщины. В обернувшихся глазах мелькнуло насекомое, снятое на ширик. Круглые солнечные очки выглядели фасеточными глазами, я засмеялась. Марк вскинул брови.
- Увидела свое отражение… - Пояснила я.
- В начале сентября будет книжная выставка. – Кивнул он на плакат над головами. – И я собираюсь
