Три битвы протекали одновременно. Первая велась в воздухе над берегами Франции, вторая — на французской земле — борьба подпольных групп с врагом — и третья — в подвалах лионского гестапо между пленниками и палачами.
Все три битвы были взаимосвязаны между собой, представляя различные грани одной и той же войны. Ни одну из них нельзя было назвать ни чисто агрессивной, ни чисто оборонительной. «Операция Арбалет» преследовала в основном цели защиты. Бомбардировщики, атаковавшие пусковые площадки, сами нуждались в помощи против истребительной авиации врага.
В январе Октав переправил в Лондон детальное описание, чертежи и фотоснимки немецких радарных установок системы «Вюрцбург». Вскоре союзниками были выдвинуты два встречных мероприятия: во-первых, решено было применять алюминиевые листы, которые искажали изображение и именовались «окнами» («window»); во-вторых, при помощи особого приспособления, «реснатрона», путались и отклонялись радиоволны, воспринимаемые вражескими аппаратами.
Из этого явствует, что разведывательная сеть союзников (в том числе и наша группа) все больше ориентировалась на «научную разведку» и все меньше занималась разведкой классической, интересующейся лишь передвижениями войск и планами крепостей.
Конечной целью этой книги является стремление показать чрезвычайную важность научной информации (и умения ею пользоваться!) в том сложном мире, в котором мы живем.
Надо признать, что по действенности группа Промонтуар превзошла группу Марко Поло. Сеть высококвалифицированных агентов этой группы разрослась настолько, что от Промонтуара «отпочковались» несколько новых, самостоятельных подпольных организаций — «Беарн», «Марсо» и «Сюркуф».
Передаваемые сообщения стали более четкими. Здесь действовал как бы естественный отбор: малоспособные агенты были отчислены или отсеялись сами; в составе группы остались лишь сильнейшие работники.
Все эти уточнения необходимы для того, чтобы правильно разобраться в событиях, о которых рассказывается дальше в дневнике Верна.
Стараюсь не показать, как затронул меня этот удар.
Опять все сначала? Где мне взять силы?
Человек Канариса продолжает:
— Советую вам преследовать в своем поведении чистейшую, химически чистую искренность. Она бывает полезна в нашем ремесле…
— А вы и химик тоже? — спрашиваю я.
— Очень остроумная шутка. Не забывайте только, что мы иногда бываем крайне неприятными. Чрезвычайно неприятными. Сейчас нам нужно от вас одно — свяжите нас с Октавом. Да будет вам известно, что готовится сепаратный мир между Германией и англо-американцами. Мы скоро будем с вами союзниками и друзьями. Облегчите нашу задачу и скажите, как нам найти Октава. Для ответа вам дается три минуты. После этого начнется «сеанс», из которого вы не выйдете живым.
— Я тоже умею быть чрезвычайно неприятным, — отвечаю я. — Позвоните в Берлин, в институт имени кайзера Вильгельма. Меня просили сотрудничать в нем, дабы бомбы перестали падать на немецкие города. Любой ущерб, причиненный мне, поведет к серьезнейшим неприятностям для вас самих. Как только я прибуду в институт кайзера Вильгельма, я свяжусь с вашим начальником адмиралом Канарисом (оба подпрыгивают, я записываю себе очко). А теперь — идите звонить!..
Они выходят. Я остаюсь под присмотром секретарши, которая явно нервничает и самым устрашающим образом поигрывает револьвером.
Кто его знает, вдруг он заряжен?
— Дорогая фрейлейн, — говорю я. — Загляните в мое личное дело, которое лежит перед вами. Вы увидите, что я обвиняюсь во всех преступлениях, какие только существуют… за исключением изнасилования!
Она немедленно успокаивается.
Входят парни Канариса, и мне ясно, что разговор с Берлином произвел на них сильнейшее впечатление.
— Герр профессор!.. — говорит один.
Я никогда не был профессором — моя докторская диссертация осталась не защищенной. Однако эти знаки почтения мне очень нравятся; они свидетельствуют о том, что обстановка изменилась.
— Герр профессор, мы хотим иметь с вами маленькую дружескую беседу, ничего больше…
Начинается допрос, который ведется очень умело. Они знают много, чересчур много… Но я не падаю духом. Как только я выйду отсюда, любым способом передам на волю сообщение о шпионской группе в районе Глазго [51].
Допрашивающие чрезвычайно интересуются коммунистами. Сочиняю, что в нашей сети был особый «антикоммунистический сектор», которым как раз и руководил Октав. Если Октав попадется, мои показания могут послужить ему на пользу.
Ясно, что допрашивающие крайне заинтересованы и Октавом и нашей подпольной группой вообще. Основная идея — в создании «игры» («дас Шпиль»). Так они именуют захват «Централи». Да, у них выработан хитрый план — фальшивая информация противника от имени нашей разгромленной организации.
Об оружии «фау» я сам боюсь заикнуться. Неожиданно один из них, без всякого почтения отозвавшись о Гитлере, высказывается относительно «этой чепухи, этого дурацкого секретного оружия, в которое никто не верит».
По-видимому, это и есть та «баланда», которую они собираются всучить Лондону через посредство Октава или как-нибудь иначе, если удастся овладеть передатчиком.
Объясняю им, что у меня нет решительно никакой возможности связаться с Октавом. Даже если меня выпустят на волю, и я найду Октава — он застрелит меня, тем дело и кончится.
(Это похоже на правду, в форте Монлюк об этом еще будет разговор).
Новое собеседование.
Эти люди умны и ловки, знают свое дело. Они стараются уяснить себе моральное состояние борцов Сопротивления и разыскивают щелочку, в которую можно проникнуть. Разговор о нереальности секретного оружия возобновляется вскользь, но ежедневно.
Когда я завожу речь о бомбардировках Германии, парни Канариса немедленно заявляют, что долготерпение немецкого народа имеет свои границы…
Их сведения о наших подпольных группах слагаются из тех улик, что были захвачены при нашем аресте, и отрывочных сведений, полученных в результате болтливости людей в Лондоне.
Абверовцы любезно показали мне копию показаний Сен-Гаста. Они сформулированы весьма умно: Сен-Гаст ничего не раскрыл нового, запутал следствие, а все очевидное взял на себя. Подписывая свои показания, он скрепил свой собственный смертный приговор, но и только. Я спросил их, где находится сейчас Сен-Гаст, но ответа не получил.
Появились гестаповцы — просто для того, чтобы оформить передачу моего дела в руки абвера.
Что ж, постараемся последовать примеру Сен-Гаста: «Прочел, показания подтверждаю, в чем и подписываюсь!..»
Тюрьма битком набита новенькими «зуганами».
Лионское Сопротивление осуществило великолепную операцию: во всех городских газетных киосках последний номер журнала «Новеллист» был подменен подпольно отпечатанным изданием. Несколько экземпляров этого уникального «печатного органа» дошли и до нас. Он весьма тщательно составлен: есть даже извещение о том, в каких кино пойдут какие фильмы в День освобождения. Среди них значится чаплинский «Диктатор».
На обложке надпись: «Отпечатано в дни оккупации силами объединенных организаций Сопротивления».
