Они сдали нам свои эсэсовские мундиры, и мы поместили беглецов в укромном домике на улице Вэз. Небольшая группа, состоящая из Верна и людей прикрытия, должна была достать для перебежчиков штатскую одежду, которую обычно получали от одного портного армянина.

Экспедиция чуть не попалась в ловушку: накануне армянин был арестован и расстрелян. Немецкое командование зверски карало все попытки поощрения дезертирства.

Благополучно ускользнув и возвратившись на улицу Вэз, Верн увидел, что украинцы, зарядившись основательной дозой спиртного, высунули головы из окон и во все горло распевают по-русски «Интернационал».

В тихом лионском предместье такое зрелище было чересчур впечатляющим. Усмирив дезертиров, мы кое-как одели их и переправили в маки.

После этого подготовка «операции Антикай» двигалась быстро и беспрепятственно.

В «день Жи» грубый и отрывистый голос на безупречном немецком языке передал администрации госпиталя по телефону приказ подготовить арестованных к отправке. Вмешался второй голос, еще более отрывистый и грубый, кое-что добавил и подтвердил, что говорят действительно из гестапо.

Спустя несколько минут перед госпиталем остановилась машина странного оттенка, перекрашенная из черной. Из нее вылезли трое эсэсовцев, которые без церемоний проникли в палату и начали поднимать людей с коек, пиная их кулаками и ногами. Инспектор полиции Виши, карауливший арестованных, возмущенно заметил, что так не обращаются с больными.

— Французская собака, — провозгласил один из эсэсовцев и дал инспектору пощечину. Его товарищи молча вытащили свои маузеры.

Доказав таким образом эсэсовскую принадлежность, они без всяких задержек увезли арестованных.

Спустя некоторое время в госпиталь явились полицейские Виши и были немедленно арестованы гестапо, — там успели получить сообщение об этой дерзкой выходке.

Пока партнеры разбирались в этой сумятице, арестованные были укрыты по надежным убежищам.

Спустя сутки «Централь» передала в Лондон подробное донесение обо всей этой истории.

Повседневная жизнь нашей «Централи» представляла удивительную смесь тайной дипломатии и скаутизма, непрерывной смертельной опасности и мальчишеских выходок.

Люди одновременно воспитывали неполноценных детей и вели бесконечные переговоры с агентами-двойниками и безусловными предателями.

Эти крайности создавали удивительную, единственную в своем роде атмосферу, не имевшую ничего общего с обычной атмосферой разведывательной службы.

Тем не менее, сотрудники классической, профессиональной разведки смотрели на полученные нами результаты с завистью и восхищением.

Наши ежемесячные восемнадцать килограммов информации создавали довольно верную картину жизни Европы.

Наша группа постепенно оказалась в силах самостоятельно создавать вопросники, тем самым облегчая работу нашим агентам.

Привожу такой вопросник, составленный нами в применении к оружию «фау».

Ответы, которые мы получали, неизменно свидетельствовали, что немцы готовят нападение на Лондон и английские порты.

Площадки для запуска строились по всей линии побережья Ла-Манша и Северного моря.

Отсюда должны были осенью 1943 года начаться систематические бомбардировки — немцы таким образом хотели ликвидировать всякую возможность создания второго фронта в Европе. Ежедневно получали мы новые сведения, подтверждавшие, что площадки продолжают сооружаться.

Ежедневно наши радиограммы (и ежемесячно — наши посылки) призывали союзные штабы к немедленным и решительным действиям. Теперь мы знаем, что в Лондоне сведения, добытые нами, обсуждались очень тщательно и изучались лично г-ном Уинстоном Черчиллем. 6 июля 1944 года Черчилль упомянул о наших донесениях, выступая в палате общин.

Однако все это стало нам известно слишком поздно.

Тогда Лондон упорно молчал.

В отчаянии мы делали все возможное и невозможное, чтобы привести новые, еще более убедительные доказательства того, что назревает реальная опасность.

Благодаря мужеству наших агентов, работавших в запретной северной зоне, нам удалось получить фотоснимки пусковых площадок. Они были похожи на перевернутую лыжу, отчего и были прозваны «лыжными трамплинами».

Эти фотографии были нами переданы в Лондон в мае 1943 года.

И только в начале зимы 1943 года эти фотографии, наконец, получил маршал авиации сэр Родэрик Хилл, ведавший противовоздушной обороной Англии.

Свершись это раньше, «операции Арбалет» (массированные бомбардировки пусковых площадок) можно было бы начать с лета 1943 года, и множество англичан осталось бы невредимыми.

В молчании Лондона была одна положительная сторона — оно заставило нашу группу лезть из кожи в погоне за неопровержимыми доказательствами нарастающей угрозы.

За первые шесть месяцев 1943 года мы отправили в Лондон следующие документы, каждый из которых обошелся нам в несколько человеческих жизней:

1. Полный текст приказа Гитлера о производстве к декабрю 1943 года 1000 самолетов-снарядов в сутки, с тем чтобы весной 1944 года довести эту цифру до 5000 в сутки.

2. Имя генерала, ответственного за это производство, — генерал-лейтенант фон Шамье- Глицинский.

3. Подлинный текст циркуляра № 4895/11, подписанного четырнадцатью немецкими штабными офицерами и адресованного всем заводам и предприятиям, обеспечивающим выпуск самолетов- снарядов.

4. Имя изобретателя самолета-снаряда — Гейнц Бунзе.

5. Воинский номер особого полка немецких военно-воздушных сил, которому было поручено заниматься запуском самолетов-снарядов, — Флакрегимент 115 (W).

6. Имена немецких ученых, руководящих исследовательскими работами на острове Пеенемюнде, — Вернер фон Браун и Ганс Оберт.

7. Список местоположений 138 пусковых площадок.

8. Записку о мерах борьбы с самолетами-снарядами.

9. Подробное донесение о средней ракете (будущем оружии «фау-2»).

Другие подпольные группы, французские и союзнические, полностью подтверждали наши