— Конечно, это не мое дело, — говорила она, — но я просто потрясена…
— Ладно, ладно, — успокаивал ее режиссер.
— …что вы
— Я знаю, — вставил режиссер.
— …Южной Америке. Подождите, съезжу домой, привезу вам рецензии из…
— Знаю, знаю, знаю.
Мейбл выскочила с площадки, и Уилмот обратился к ней с почтительным умилением:
— В чем дело, мисс Поттер? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
Мейбл тряслась от рыданий.
— Нет, вы послушайте! — вскричала она. — Они меня попросили озвучить кукушку, а этот неуч говорит, я неправильно произношу!
— Какая подлость!
— По его мнению, кукушка выговаривает «Ку-ку». Нет, вы представляете? Да всякий знает, что это «У-ку»!
— Естественно! Одно «к», два «у».
— Как будто у нее что-то с нёбом.
— Или с горлом.
— Ъ-ку, ъ-ку. Вот так.
— Именно.
Прелестная Мейбл с интересом поглядела на него.
— Вы их хорошо знаете.
— Я вырос на ферме.
— Меня просто мутит от этих режиссеров!
— И меня, — поддержал ее Уилмот и решился: — Мисс Поттер, а не зайти ли нам в буфет?
Она охотно согласилась. Так началась их дружба. Каждый день, улучив минутку, они сидели в буфете или на ступеньках какого-нибудь дворца. Уилмот смотрел на нее, а она, нежно сияя, как всякий творец в минуты творчества, выводила песню иволги или более грубой птицы «африканский канюк». Иногда, напрягая горло, она куковала «Ъ-ку, ъ-ку».
Однако на вопрос, согласна ли она стать его женой, она ответила: «Нет».
— Ты мне нравишься, — продолжала она. — Может быть, я тебя люблю. Но я не выйду замуж за холуя.
— За кого?
— За холуя. За раба: За пеона. Ну, что это — кивать Шнелленхамеру! Поддакиватель, и то противно, а уж киватель…
По привычке Уилмот кивнул.
— Я горда, — продолжала Мейбл. — Я не довольствуюсь малым. Тот, за кого я выйду, должен быть царем среди людей… ну, хотя бы директором картины. Чем выйти за кивателя, я лучше умру в канаве.
Тут бы заметить, что при голливудском климате в канаве особенно не умрешь, но Уилмот вместо этого взвыл, как дикий селезень, и начал с ней спорить. Ничего не вышло.
— Останемся друзьями, — подытожила беседу она и, бросив «Ъ-ку», скрылась.
Человеку в такой ситуации остается один выбор — или уехать на Запад и начать там новую жизнь, или топить горе в вине. Уилмот и так был на Западе, а потому все больше склонялся ко второму варианту.
Как все Маллинеры, родственник мой практически не пил. Если бы любовные дела были в порядке, он удовольствовался бы пломбиром или молоком с солодом, но сейчас требовалось что-то другое.
Он знал, что на Голливудском бульваре есть место, откуда, если ты постучишься дважды и засвистишь «О ты, моя страна», выглянет усатая физиономия. Она скажет: «Да», ты ответишь «Мир и дружба», после чего тебе откроют путь к погибели. Поскольку это ему и требовалось, Уилмот часа через полтора сидел за столиком и чувствовал себя намного лучше.
Трудно сказать, когда он заметил, что напротив сидит еще кто-то. Во всяком случае, подняв в очередной раз бокал, он встретил чистый взгляд истинного Фаунтлероя, а точнее — того самого Джонни Бингли, которого вы, господа, сегодня видели.
Удивился он не очень сильно. На этом этапе человек не удивится и слону в костюме для гольфа. Но заинтересовался и сказал: «Здрасьте».
— Здрассь, — отвечало дитя, подкладывая льда в бокал. — Не говорите Шнелленхамеру, у меня в контракте особый пункт.
— Кому не говорить?
— Шнелленхамеру.
— Как пишется?
— Не знаю.
— И я не знаю, — признался Уилмот. — Но сказать — не скажу.
— Что?
— Да вот это.
— Кому?
— Ну, ему.
— А чего не скажете?
— Забыл.
Они помолчали; каждый думал о своем.
— Вы не Джонни Бингли? — поинтересовался Уилмот.
— Кто?
— Вы.
— Что?
— Бог его знает.
— Так чего надо?
— Моя фамилия Маллинер. Да. Маллинер. И все.
Собеседник то сплывался, то расплывался. В конце концов, его дело. Хочешь — расплывайся. Главное — сердце, я так считаю.
Мысли эти побудили сказать:
— А вы хороший парень.
— И вы.
— Значит, оба?
— Ну!
— Один и один — два, — уточнил скрупулезный Уилмот.
— Точно.
— Два, — повторил мой родственник, загибая пальцы, а кого? Дже-нет-ле-ме-на. Вот! Хорошие люди, джен-те-ле-ме-ны. Один и один. Нет, два и два. Это вроде четыре? А нас двое… Ладно, не в том суть. Бингли, мне худо.
— Ну!
— Худо. Ду-ша бол-лит. Ик! В общем, душа болит.
— А чего такое?
Уилмот решил открыться замечательному ребенку.
— В общем, так…
— Как?
— Ну, вот так.
— А чего?
— Я ж говорю. Она мне от-ка-за-ла. Замуж за меня не выйдет.
— За кого?
