Услыша это, вышли они из своего убежища – и видят: люди пашут и сеют.
– Вот, – сказал р. Симеон, – забывают о жизни вечной, а занимаются ничтожными земными делами!
И куда ни упадал его негодующий взор, место то мгновенно выгорало как от пожара.
Зазвучал Бат-Кол: «Мир Мой разрушить вышли вы? Возвратитесь в свою пещеру!»
Пошли они обратно в пещеру. Прошло еще двенадцать месяцев. И возроптали они, говоря:
– Грешников в аду, и тех держат не более двенадцати месяцев.
Снова зазвучал Бат-Кол: «Выходите из пещеры!»
На этот раз р. Симеон сам уже стал возражать сыну против нападок его на суету людской жизни.
– Сын мой, – говорил он, – хорошо, что хотя мы с тобою живем разумной жизнью в этом грешном мире.
В канун субботы встретился им старичок, спешивший куда-то с двумя букетами из миртовых веток в руке. Спрашивают они:
– Для чего, дедушка, собрал ты эти ветки?
– В честь субботы, – отвечает старичок.
– А не довольно ли одного букета?
– Нет: один в ознаменование завета «Помни», другой – завета «Храни». [69] Видишь, – говорит р. Симеон сыну, – насколько заветы Господни близки еще и дороги народу!
И радостно стало на душе у обоих.
Узнав о возвращении р. Симеона, вышел навстречу к нему зять его р. Пихнас бен Яир.
Повел он р. Симеона в тибериадские бани, чтобы самому помыть его там. Увидя тело его покрытым порезами и ссадинами (от песку), не мог р. Пихнас удержаться от слез. Упали слезы на пораненное тело. Закричал р. Симеон от боли.
– О, горе мне, – воскликнул р. Пихнас, – горе мне, что вижу тебя таким.
– Нет, сын мой, – ответил р. Симеон, – не горе, а благо тебе, что именно таким видишь меня; иначе я не был бы тем, кто я теперь.
Вышел указ, воспрещающий евреям праздновать субботу и совершать обрезание.
[Желая добиться отмены указа] р. Рувим бен Истробул постригся [и оделся] по-римски и, выдавая себя за римлянина, стал заводить знакомство с властями.
Однажды, заведя с ними разговор об указе, он говорит:
– Как, по-вашему, чего мы должны желать врагу: обеднеть или разбогатеть?
– Обеднеть, разумеется.
– В таком случае, вы запретите евреям работать по субботам, и это будет для них прямым убытком.
– Ты совершенно прав.
Спрашивает р. Рувим далее:
– А пожелаете ли вы врагу быть слабосильным или же, наоборот, здоровым и крепким?
– Слабосильным, конечно.
– Пускай же евреи таки обрезывают своих сыновей на восьмой день от рождения и вместе с кровью теряют и силы.
– И в этом ты прав.
Перестали исполнять приказ. Но вскоре узнали, что советчик этот сам еврей, – и запрещение возобновили.
Стали евреи совещаться, кого послать в Рим добиться отмены указа. И решено было послать р. Симеона бен Иохая, человека, испытанного в чудесах, а вместе с ним р. Элазара бен Иосе.
По дороге в Рим является им бес Бен-Темалион и говорит:
– Хотите, пойду и я с вами?
Заплакал р. Симеон:
– Рабыне праотца нашего (Агари) трижды ангел являлся; я же ни разу не удостоился этого [а является мне на помощь бес]. Пусть же придет избавление через кого бы то ни было.
Поспешил бес вперед и вселился в дочь кесаря. Пришел р. Симеон и крикнул:
– Бен-Темалион, выходи! Бен-Темалион, выходи!
Услыша голос р. Симеона, бес оставил царевну и исчез.
Говорит им кесарь:
– Просите в награду чего хотите; все сокровищницы мои открыты перед вами.
Получив свободный вход повсюду, они разыскали тот указ и разорвали его.
Один из учеников р. Симеона отправился в чужие края и вернулся оттуда с большим богатством. Стали товарищи ему завидовать и захотели также отправиться в поиски за счастьем. Узнав об этом, повел их всех р. Симеон в долину за городом Мероном и, сотворив молитву, воскликнул:
– Долина! Долина! Повелеваю тебе наполниться золотыми монетами!
И вся долина начала покрываться золотыми динариями.
Обратился р. Симеон к ученикам и говорит:
– Если золота хотите, то вот, перед вами оно, берите. Но знайте: берущий теперь получает это вместо доли свой в грядущем мире, ибо награды Торы – только там, в Жизни Вечной.
Сын р. Симеона Элазар был в молодости носильщиком тяжестей.
Однажды подходит к нему Илия в образе старца и говорит:
– Приготовь-ка вьючное животное, чтобы повезти меня.
– А велика ли кладь у тебя? – спрашивает Элазар.
– Вот, – указывает старец, – тут моя котомка и тут мой плащ. Едем, что ли?
– Что вы скажете об этом старом чудаке! – расхохотался Элазар. – На одно плечо я могу усадить его со всей его поклажей и до конца света унести, а он говорит: «вьючное животное приготовь для меня». Верхом тебе, старичок, покататься захотелось? Садись.
Посадил его Элазар к себе на плечи и пустился в путь. Заходили ноги у Элазара, пути не разбирая, и в гору, и под гору, по пустырям и колючим кустарникам, не остановиться ему. А в то же время старичок, замечает он, все тяжелее и тяжелее становится.
– Послушай-ка, старый, – говорит наконец Элазар, – не наваливайся ты так, Бога ради! Иначе невмоготу мне больше, сброшу тебя!
– Что, отдохнуть захотелось? – спрашивает старец.
– Ну да.
Сошел Илия на землю, повел его в открытое поле и, усадив под деревом, дал ему из своей котомки поесть и попить. Когда Элазар насытился, Илия ему и говорит:
– Стоит ли, сын мой, заниматься таким тяжелым делом? Лучше бы ты поступил так, как отец твой.
– А согласился бы ты учить меня?
– Охотно, сын мой!
В продолжение тринадцати лет – гласит предание – занимался с ним Илия. Дойдя до «Сифра»,[70] бывший носильщик тяжестей обессилел настолько, что собственный плащ стал казаться ему непомерной тяжестью.
Р. ПИНХАС БЕН ЯИР
Про р. Пинхаса бен Яира рассказывали, что он за всю жизнь не съел куска хлеба, им самим не заработанного, и с первых минут своей сознательной жизни не брал ни крошки даже от отцовского стола.
В город в южной части страны, в котором жил р. Пинхас, пришли
