Но теперь мы обменивались новостями. Вспотев в парной и искупавшись в теплой воде, мы легли на плиты, наслаждаясь вниманием девушек, делающих маникюр. Мы ждали огромного массажиста, выворачивающего руки, которого Глаук украл из городских бань Тарса. Он был хорошим массажистом, а это означает — он был ужасен. После его процедур выходишь из бани, словно мальчик после первого в жизни борделя, притворяясь, что чувствуешь себя прекрасно, хотя на самом деле это не так.
— Вы — первый, господин, — улыбнулся я. — Ваше время ценится выше.
Мы оба благородно пропустили вперед кого-то еще. Я заметил, что сенатор выглядит усталым. Я спросил, и к моему удивлению, он ответил без колебаний:
— Сегодня утром у меня был ужасный разговор с матерью Сосии Камиллины. Она только что вернулась из-за границы и узнала новость. Фалько, как продвигается твое расследование? Есть ли хоть какой-то шанс, что я вскоре смогу ей сказать, что мы, по крайней мере, определили, кто нанес удар? Женщина была в большом возбуждении. Она сама хотела кого-то нанять, чтобы занялся этим делом.
— Более низких ставок, чем у меня, она не найдет.
— Хотя наша семья и не такая богатая, мы сделаем все, что только можно сделать! — ответил сенатор довольно натянуто.
— Я думал, что Сосия не знала свою мать, — решил я прощупать почву.
— Нет. — Он молчал какое-то время, потом наконец объяснил. — Все сложилось несколько неудачно, и я не извиняю брата за его поведение. Мать Сосии была женщиной с положением, и замужем, как ты, вероятно, понял. Она никогда не намекала, что хочет что-либо изменить. Теперь ее муж — бывший консул, и ты понимаешь, что это подразумевает. Даже в то время он был важным человеком. Эта дама познакомилась с моим братом, когда ее муж отправился в дипломатическую поездку на три года. Из-за длительного отсутствия мужа было невозможно притвориться, будто это его ребенок.
— Тем не менее она его родила?
— Она отказалась от аборта. Твердо стояла на своем, исходя из нравственных убеждений.
— Несколько поздновато для нравственных убеждений! — хмыкнул я. Сенатору явно было не по себе. — Значит, вы воспитывали их ребенка в своей семье?
— Да. Мой брат согласился ее удочерить…
Я задумался, сколько давления пришлось оказать Дециму, чтобы заставить Публия это сделать.
— Время от времени я давал женщине знать, как идут дела у Сосии. Она настаивала на том, чтобы давать мне деньги для покупки подарков для ее дочери. Но казалось, что лучше им не встречаться. Но теперь это не упрощает ситуацию!
— И что случилось сегодня?
— О-о… несчастная женщина наговорила много вещей, за которые я не могу ее винить. Самое худшее — это ее обвинение моей жены и меня в невнимании и недосмотре.
— Это, конечно, несправедливо, господин?
— Я так надеюсь, — с беспокойством пробормотал он. Очевидно, его очень расстраивала такая возможность. — Мы с Юлией Юстой определенно старались сделать все возможное для Сосии. Ее очень любила вся моя семья. После той попытки ее выкрасть моя жена запретила Сосии покидать дом. Мы думали, что этого достаточно. Что еще мы могли сделать? В чем мы ошиблись? Но мать Сосии обвиняет меня в том, что я позволил ей бегать по улицам, словно торгующей спичками девчонке с другой стороны Тибра…
Он сильно расстроился. Мне самому было очень больно вести этот разговор, поэтому я приложил все усилия, чтобы успокоить сенатора, и как только смог, сменил тему.
Я спросил, не слышал ли он каких-то новостей из дворца насчет ареста заговорщиков. Сенатор оглянулся по сторонам (это лучший способ обеспечить подслушивание) и заговорил более тихим голосом.
— Тит Цезарь говорит, что кое-какие господа в страхе разбежались!
Эти разговоры украдкой были забавой для сенатора, но не давали большой практической помощи.
— Господин, мне нужно знать, кто и куда сбежал.
Он прикусил губу, но сказал. Фауст Ферентин отплыл в Ликию. Он отправился туда без разрешения — это запрещено сенаторам, которые должны жить в Риме. Корнелий Грацилий попросил аудиенции у императора, но слуги нашли его мертвым. Он лежал, вытянувшись с мечом в правой руке, хотя был левшой, до того как успел посетить дворец. Очевидно, это было самоубийство. Куртий Гордиан и его брат Лонгин внезапно были назначены жрецами в небольшом храме на берегу Ионического моря. Вероятно, это большее наказание, чем любая ссылка, которую мог бы для них придумать старый тиран Веспасиан. Ауфидий Крисп был замечен среди толп на берегу моря в Оплонтии. Мне казалось, что никто, кто мог прибрать к рукам частный монетный двор с серебром, не позволит себе страдать от летней жары в светском обществе среди роскошных вилл вдоль побережья Неаполя.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Децим.
— Титу следует установить слежку за Ауфидием. До Оплонтия всего несколько дней пути. Если больше ничего не случится, я сам туда отправлюсь, но мне не хочется уезжать, пока остается хоть какой-то шанс найти серебряные слитки. Тит что-нибудь нашел в переулке Ворсовщиков?
Децим покачал головой.
— Очень скоро туда будет дозволено заходить моей дочери.
В бассейне слева от нас послышался сильный всплеск. Грузный мужчина, явно не умеющий плавать, плюхнулся в него с бортика.
— Я предполагаю, что вы не позволите Елене туда отправиться, — тихо предупредил я его. Мне следовало использовать ее полное имя, но теперь было уже поздно.
— Нет. Нет. Место может осмотреть мой брат. Я посоветую ей продать специи.
— Здание все еще принадлежит старику Марцеллу?
— М-м-м. Мы быстро его освободим из уважения к нему, хотя Елена и старый Марцелл в хороших отношениях. Он все еще смотрит на нее как на свою невестку. Она умеет очаровывать стариков.
Я лежал на спине и пытался притвориться мужчиной, который не смог заметить шарма Елены.
Отец Елены тоже неловко смотрел вверх.
— Я беспокоюсь за дочь, — признался он.
«Лошадь заговорила!» — подумал я. Мне хотелось истерически рассмеяться.
— Я допустил ошибку в случае Пертинакса. Наверное, ты в курсе. Она никогда меня не винила, но я всегда буду винить себя.
— У нее очень высокие требования, — сказал я, закрывая глаза, словно мне просто захотелось спать после бани. Услышав, как Децим перевернулся и оперся на локоть, я открыл глаза.
