— Тогда, перво-наперво, подумаем о владениях, оставшихся нам после смерти племянника нашего Людвика Ягеллона. Что скажете вы об этом, ваше преосвященство? — обратился король к архиепископу.

— Мы, подданные вашего королевского величества, — отвечал он, — желаем от всей души, чтобы вы граничными нам чешским и венгерским королевствами правили. Однако же рассудить надобно, довольно ли будет у нас сил и дукатов, чтобы поднять из руин спаленную Буду и весь этот край, турками дотла сожженный? Легче, пожалуй, удержать Ягеллонов на троне чешском. Хотя… войско Фердинанда не будет ждать, пока мы соберем силы.

— Двинув войска в Чехию и Венгрию, — снова вмешался в разговор Тарновский, — ваше королевское величество бросит вызов и турецкому полумесяцу, и габсбургской империи.

— Но единение Чехии и Польши позволило бы вернуть Короне силезские, пястовские княжества. Я готова за это пожертвовать италийским герцогством Бари, отдать его Габсбургам, — не сдавалась Бона.

— Габсбурги по венским статьям договора от тысяча пятьсот пятнадцатого года могут взять после смерти Людвика его земли, они не согласятся получить за них что попало! — продолжал возражать Шидловецкий.

— Что попало? — переспросила она с обидой.

— Простите, светлейшая госпожа, но дело сие хитрое, пожертвовав герцогством, нам от них не отбиться. Посему и совет предстоит держать долго…

— Взятие Могача, — вторил ему князь Острожский, — и татарам на руку. Если мы начнем сейчас войну с Турцией, татары как саранча набросятся на земли Литовского княжества, уведут большой ясырь.

Король, выслушав всех поочередно, высказал свое решение.

— Коли силой станем земель племянника нашего добиваться, войны с Габсбургами, турками и татарами не миновать. Придется ждать приглашения на царствование от самих венгров и чехов.

А Томицкий добавил:

— Они сделают это всенепременно, коли поймут, что от их решения зависят судьбы государств наших. После битвы под Могачем им угрожает или турецкая неволя, или владычество. И, быть может, надолго.

— Нужно послать туда верных людей. Пускай разведают все получше, — советовал Кшицкий.

Король обратился к молчавшему до той поры Кмите.

— А вы что скажете, высокочтимый маршал?

— Я во всем с королевой согласен, — отважился признаться Кмита. — Ни в Буду, ни в Чехию Габсбургов допускать нельзя. Недурно было бы вернуть нам и Силезию… Король, однако, торопился закрыть Совет.

— Ну что же, — сказал он, — благодарю всех за высказанные мысли и суждения. Днями вышлем надежных послов, а также письма. В Прагу и в Буду.

— Нерешительность и проволочка порою смерти подобны, — пыталась еще возражать Бона.

— Габсбурги без борьбы ни от чего не отступятся, — отвечал Сигизмунд. — А сейчас нам об одном печься должно — чтобы Силезия как можно дольше новому королю на верность не присягала. Разумеется, ежели королем Чехии будет Фердинанд.

— Он, а не вы? — не сдавалась Бона.

— Судя по всему, это не мой удел, — отвечал король. Бона хотела было сказать что-то еще, но Сигизмунд встал, и вельможи, поклонившись королевской чете, стали молча расходиться. Бона, задержавшись в большой зале одна, с досады смуглыми своими пальцами стала рвать кружевной платочек. Последним на пол упал лоскут с вышитым серебряной нитью драконом.

Но только у себя в покоях она дала волю своему гневу, швыряя все, что подворачивалось под руку.

Паппакода молча поднимал с пола уцелевшие вазы и кубки из тех, что подороже.

— Ждать! Опять ждать! — кричала она. — Пока не придут другие и не вырвут у нас из рук целых два государства! Но ЪазЫ Кого из преданных нам людей король отправит в Буду?

— Быть может, Кшицкого?

— Он ловок и изворотлив. Но Вена к Буде ближе, и Габсбурги могут оказаться проворнее.

— В Вене с недавних пор есть посланники вашего величества, — напомнил он.

— Слава богу! Санта Мадонна! Что было бы, если бы я не взяла тогда у Бонера золота… Много еще осталось дукатов?

— Все зависит от целей, на которые вы хотели бы их употребить.

— На то, чтобы отстроить заново Буду. А вернее… в подтверждение нашего обещания венграм.

Паппакода вздохнул.

— Всемилостивая госпожа! Из тех денег, что у нас остались, можно отстроить охотничий замок в Неполомицах, на случай если в него угодит молния. А еще…

— Довольно! — прервала она его. — Будет нести вздор, для этого есть Станьчик. Разведайте, и поскорее: правда ли, что канцлер Шидловецкий берет дукаты у Габсбургов?

— А если берет, что тогда? — спросил он.

— Ноггепёшп! Ужасно! — воскликнула Бона гневно, но через минуту добавила уже спокойнее: — Узнайте также, кто в королевской канцелярии составляет письма для чехов. И еще сегодня, до ужина, позовите этого человека.

Паппакода поклонился и вышел, но сразу же столкнулся со стоявшей за дверьми Мариной.

— Бесится? — спросила камеристка.

— Разумеется, как всегда, когда ей не удалось настоять на своем. Но есть и новости. Госпожа готова отдать Габсбургам Бари. В обмен на чешскую Силезию.

— Владенья рода Сфорца? Бари? — не поверила камеристка.

— Уму непостижимо, но это так. Наше Бари! — подтвердил Паппакода.

Вечером к Боне явился приглашенный ею, немолодой уже королевский секретарь, чех по происхождению, рыцарь, состоявший в свите Сигизмунда еще в те времена, когда тот, будучи королевичем, гостил у своего брата Владислава, короля Чехии и Венгрии. Паппакода уверял, что чех и по сей день владеет замком Аудерс с обширными угодьями и мог бы с помощью живущей там родни доставлять королеве важные известия.

— Я могу подтвердить, — сказал Якуб Аудерский родом из Аудерса, — что король еще в давние времена, будучи в Чехии, приглядывался к домам, возведенным итальянскими мастерами. Да и мой собственный замок в Красном Дворе был…

— Меня занимают не итальянские зодчие, а совсем иное, — прервала его Бона. — Правда ли, что наш племянник, покойный король Людвик, слушался во всем Георга Гогенцоллерна?

— Я когда-то уже говорил об этом синьору Алифио, — отвечал Якуб из Аудерса. — Маркграф имел столь сильное воздействие на своего воспитанника, что добился от него права на владение частью Силезии. Год назад я был в Праге и слышал, он подписал бумагу о передаче Георгу обоих княжеств: опольского и рациборского.

— А что вы слышали теперь?

— Фердинанд, получив согласие своего царственного брата — императора Карла, готовится заявить свои притязания на принадлежавшие Людвику земли. Вот-вот Вена объявит его претендентом на чешский престол, и…

— Я предупреждала! — воскликнула Бона. — После битвы под Могачем и нам следовало сделать такое заявление. Неужто Ягеллонам придется отказаться от Чехии?

— Всемилостивая госпожа, я должен составить по этому делу пока лишь письма для его величества, — отвечал он уклончиво.

— Bene. Но под предлогом их доставки вы поедете туда сам. И не вздумайте вручить их, пока не убедитесь, что борьба Габсбургов за коронацию в этих… как их там?..

— В соборе на Градчанах, — подсказал он.

— Вот именно. Пока не убедитесь, что борьба за коронацию может увенчаться успехом. Вы будете от