обычаю, волосы не накрыли плотным покровом ее плечи, они были короткие и не такие густые, как у ее сестры. Однако король невольно, как и в ту ночь, чуть коснулся рыжеватых завитков, настороженно присматриваясь, как ответит на его ласку супруга. Она кокетливо усмехнулась, а когда он протянул ей кубок и они отпили из него, она, нарушив ритуал, первая подошла еще ближе и положила руки ему на плечи. Это было так неожиданно, так смело, что король отпрянул и спросил:

— Вы не боитесь меня?

— Нет, — с усмешкой отвечала Катерина.

— Совсем не боитесь?

— Нет…

— Ваша сестра… — начал он, но она не дала ему договорить.

— Я не похожа на нее. Ни в чем.

— Она была пуглива, — закончил Август.

— А я нет!

— Вы позволите?.. — в голосе Августа были и робость, и надежда.

Она пылко, чего он никак не мог ожидать, ответила:

— Я так ждала этого дня.

— Катерина, звезды к нам благосклонны. Ты веришь, что будешь счастлива?

— О, да! Разумеется! — воскликнула она, обняв его еще крепче и совсем не обращая внимания на то, что король не спросил ее, будет ли он тоже счастлив.

Но бывшая принцесса Мантуанская и впрямь ни в чем не походила на свою сестру, кроткую и пугливую Елизавету…

Прошло три месяца со времени свадьбы, весь двор только и говорил о том, что король весьма нежен со своей новой супругой и всячески избегает столь частых ранее бесед с Радзивиллом Черным. А тот был в полном недоумении. Как-никак, но ведь именно его король посылал в Вену, и никому другому, а именно ему Август обязан своим счастьем с Катериной Габсбург. Не объяснившись, обиженный канцлер решил уехать домой в Литву, сообщив о своем намерении только одному из своих приближенных. Этого было вполне достаточно, чтобы в скором времени в одном из покоев дворца перед ним предстал Станьчик.

— Вы уже попрощались с молодыми? Значит, опять в Литву? Надолго? — как всегда бесцеремонно расспрашивал он.

— Какое тебе дело! — взорвался Радзивилл.

— Собственно говоря, никакого. Я даже готов повсюду гонцов разослать, все легче было бы, а то от сплетен деваться некуда, даже в комнаты не войдешь, — придворные гудят как пчелы.

— И что же ты слышал?

— Доктор Ланг дурно отзьюается о вашей княжеской милости. А королева… и того хуже, даже повторять неловко.

— Королева Бона? — насупил брови Радзивилл.

— Если я говорю о Ланге, значит, не Бона, а супруга короля — Катерина. Думать надо, ваша милость. Без этого никак нельзя! Без этого и… Литвы лишиться можно.

— Дурак! — рассердился князь. — Литва как была, так и будет наша.

— А если Габсбурги фортель выкинут? За вашей спиной сговорятся с Грозным? Разве это не опасно? Вы, князь, уезжаете, я остаюсь. Тоже небезопасно. А что, если Ланг и со мной сговорится?

Колпак на мне уже есть. Шутовской, правда, однако на великокняжеский поменять его не составит труда.

— Ах, чтоб тебя! Ступай прочь, а то не поручусь… — замахнулся Радзивилл.

— Я тоже! Разве можно поручиться… скажем, за Фердинанда, если он что-то обещал. Нюху меня отменный, я чую, что какие-то обещания он давал. Но только не взял ли их обратно? Есть ли они?

Возьмем, к примеру, меня. Вот я есть… и меня уже нет. Нет меня! — Смеясь, шут направился к двери.

Сжав кулаки, канцлер с недоумением глядел ему вслед, а оглянувшись, понял, что Станьчика спугнули Ян Радзивилл и Фрич Моджевскии, спешившие на аудиенцию к королю. Ян приостановился и обратился к брату:

— Миколай…

— Знать тебя не желаю! Предатель!

— Мы идем к королю. Советую тебе — опомнись. Идем с нами.

— А вы-то зачем? Хотите, чтоб он и вас посадил на привязь?

— Хочу напомнить, что на земле существует не только Корона, но и Литва и что…

— Мне это, право, все равно! — оборвал его Черный. — И Рыжему тоже. А Ходкевич предпочитает умереть, нежели дожить до унии.

— Значит, нас ничто примирить не может?

— Ничто, только вероломство и предательство. Только они, они одни.

— Предательство? Помилуй, чье же? — не скрывая удивления, спросил Ян Радзивилл.

— На сей раз не твое! Твой ум еще не готов для таких игр. Он повернулся и ушел, а кравчий промолвил с изумлением:

— Никогда еще не видел его таким. Безумец! Обескураженные этой встречей, они направились в королевские покои.

— Бог с ним. Лишь бы король не гневался, — сказал Моджевский.

Но, хотя Август и не гневался, уговорить его не удалось.

— Только не сейчас, потом, — улыбаясь, повторял он. — Придет время, я объединю два государства, Литва станет частью могущественной монархии. Только не сейчас!

— А чего тянуть, ваше величество, коли все равно решение принято? — не унимался Фрич Моджевский.

— Я ведь сказал, — уже резче ответил король, — мне надо окрепнуть, утихомирить матушку, укротить или убедить противников. Есть и еще один довод: короля на литовский трон не выбирают, великокняжеский престол переходит по наследству. Мне легче будет объединить Литву с Польшей, когда в Вильне на престоле окажется мой сын, наследник и повелитель Великого княжества Литовского.

— Да, но бог еще пока не ниспослал вам сына… — начал было кравчий.

— О нет! — не дал ему закончить король. — На сей раз не астролог, а придворный медик поклялся, что королева в тягости. Наконец-то! У меня будет сын, наследник.

— Слава богу! Что и говорить, благая весть! — с искренней радостью воскликнул Фрич.

— Только ждать придется долго… Когда еще королевич станет великим князем Литовским, — вздохнул кравчий. — Доживу ли я до этого часа, с каждым днем силы мои уходят.

— А я на сей раз последую примеру моей матушки, нашей вдовствующей королевы, — почти весело воскликнул король. — Помнишь, Фрич? Я стал наследником Литовского престола еще совсем ребенком.

— Помню, помню. Но ведь ждать придется несколько лет, а тем временем Ходкевич и оба брата…

— Рыжий поступит так, как скажет Черный, — уверил Август. — А с Черным я поговорю, велю, чтобы не сеял среди литвинов смуту, не подстрекал больше литовских магнатов и бояр.

— Такова ваша воля, государь? — спросил Ян Радзивилл.

— Мне кажется, что обещание, данное сперва Ласкому, а потом шляхте и мне, пока еще в силе?

Реформы Речи Посполитой, уния — все это обещано давным-давно! — не сдержался Фрич.

Король посмотрел на него с легкой издевкой.

— Фрич! Тебе никто не говорил, что ты великий муж? Не для любви рожден, а для отчизны.

— Ну что ж… С годами силы уходят и прекрасные дамы занимают нас все меньше. А любовь к отчизне становится сильнее. Да и умереть на родной земле хочется каждому. Даже изгнаннику, даже предателю…

— Но таковых среди нас нет, — заметил Август. — А я еще буду могущественным королем, ибо так говорят звезды. Ты ведь раньше верил в это, Фрич?

Моджевский наклонил голову.

— И сейчас верю, ваше величество, — отвечал он, но глаза его были грустными.

Королева Бона выехала на несколько недель в Неполомице, чтобы там, как ока говорила, поклониться