Пьеретта при этом вопит во всю глотку:
— Да как же это так! Да кто же это возместит нам утрату дрянной этой картинки? Впрочем, она вовсе не нравилась мне… Боже ж ты мой, ну когда же ты надо мной смилостивишься?
— Постой, Пьеретта, позволь-ка мне всё доложить по совести. Никогда ещё я не был так горд собой…
— Ну, вот… он, вдобавок ко всему, и гордится ещё собой! А у тебя крыша часом не поехала?
— Да нет же, Пьеретта, вовсе не поехала, и право гордиться собой у меня есть, потому как со своим талантишком смог-таки крупных спецов одурачить; не усомнились они и на миг в том, что великолепный, выставленный у нас Пермеке не подлинник, а всего-то лишь копия, лично мной, моей рукой выполненная подделка. Подлинной в ней одна лишь рама была, а настоящие
Отсюда и мораль:
И отдельная реплика тем из вас, кто дочёл всё, до конца. Спасибо вам за те мысленные послания, что я временами улавливал, телепатически; весьма и весьма помогали они мне не забросить начатое…
Пьеретта взглянула на Шадию; та со своим «Inch’ allah» на улыбающихся устах простерла руки к небу, и из груди троицы, соучредителей
…Десять минули, как один день…
Фернана уж никто и не вспоминал, поговаривали лишь о его дочери, перенявшей бразды правления отеческим промыслом. Помогая, подставил ей свои плечи уморительный Фирмен. Да Жан-Гийом Мёнье, старый мой школьный приятель, для многих из нас просто Жан-Ги; тот, сделав будущей супруге своей её уменьшенную копию, сдал затем и экзамен на допуск к профессии, диплом по технике погребения получил, а то как же — компетентные органы теперь весьма суровы к злоупотреблениям. Могло показаться, что до нового того законодательства любой и каждый на том лишь основании, что схоронил ближних своих, мог самопровозгласиться «спецом похорон и погребений». Ничуть не бывало! Я? А что я, я исключение… теперь очень всё переменилось, посмотрите-ка на Жан-Ги.
Франсуаз стала красивой, цветущей женщиной. И на здоровье… куда и подевались те, утерянные ею тридцать кило! Мне ли, право, о них печалиться!
Как и прежде предприимчивая, воодушевляемая своим Жаном-Ги, конечно же, решилась на возведение целого похоронного комплекса, о чём ещё папаша её мечтал; на целом гектаре девственной землицы, давно скупленной предусмотрительным Фернаном… в двух шагах от кладбища. Планы те существовали уже при нём, а как же! Всё — в духе преданности его величию и его, господина Легэ, экспансии; во всей округе и ныне ничто не могло свершиться у мёртвых, чтобы не урвал с того наживы своей
Гробы, могилы, склепы, погребения, сожжения, венки — всё у Легэ в продаже, всё можно взять в наём. Здесь же и страховое агентство отыщется, пожелай вы устроить похороны с шиком; наследники Легэ тут же в оплату их ввяжутся, оплату же, начав взимать ещё при жизни вашей, растянут затем до самой вашей смерти, что позволит им втрое взвинтить изначальную смету.
Неплохой расклад, правда?
Пьеретта с Розарио познакомилась; эта сводня и содержательница публичного дома разом хрустнула под натиском остроумия, хладнокровия и философии повидавшего жизнь копа — взаимная тяга крайностей друг к другу. Я оформил им членство в
Розарио, тот страдал от многолетней нехватки нежности, тогда как Пьеретта хранила ту тоннами. Похоже запас хорошего, он никогда не заканчивается. Розарио приобрёл крохотный карманный фонарик и включал его всякий раз, когда хотел опробовать на Пьеретте какую-либо шутку. Если вам выпадет удача скоротать с ними вечерок (это прямо напротив парка Маримонт, в квартире мадам Дюпре Сантини, которая может статься, а почему бы и нет, мадам Беляссе), вы услышите их беседу, непременно переходящую в тишину, изредка прерываемую вздохами и возгласом: «Ох и достал он меня… но как же я его люблю, этого инспектора моих…».
Ролан испарился и лишь время от времени легкой тенью во взгляде Пьеретты пробегает. Полагаю, что содержат его в какой-либо клетке на солнышке; может в Форментера, на Болеарских островах. Слышал я, что мать его хлопочет о поездке в те края, то ли на отдых, то ли по делам… Мог бы и Розарио, поразмыслив и даже рискуя вызвать семейное неотвратимое цунами притом, облегчить всё же дорожку того к социальной реабилитации.
Пока же, зная о резавшем всех, кого не попади, мяснике, наш Коломбо предпочитает не высовываться. Отойдём-ка, пока не поздно, в сторону и мы как гласит слоган сепаратизма. Вот и Бельгия, странное животное — спереди голова петуха, сзади льва, а самой задницы то и нет, и отсюда все её болячки.
Всевозможные педики смакуют эти подробности, а в плотную ту вуаль с удовольствием кутается убийца жителей валлонского Брабанта.
Брюссельцы обрюсселиваются, чего давно уж Брель и констатировал. И теперь град сей стал стольным для всей сорвавшейся в вираж Европы.
Но ничего, как-нибудь выкарабкаемся…
Улыбайтесь, вас снимают…
Сам я всё там же, в искусстве.
В память об отце и корнях остаюсь итальянцем, итальяшкой… немножко, конечно, и как некий вызов. Мне понятно, что образ Сицилии никогда не станут отделять от её мафии; несмотря на тысячи и тысячи достойнейших её представителей, не желающих более и слышать о ней. Тех же судей, продолжающих борьбу с этим ужасным злом, без боязни заступающих на места недавно павших…
Я хочу славить Сицилию мою; да, сицилиец я.
После выставки в Ситэ, принялся я устраивать артистические
Пьеретту, перво-наперво, вниманием удостоил, в парке Маримонт, как раз напротив её, провёл выставку живых полотен; среди них
