«сверхозарений» не приметим. И никто не будет вырывать карандаш из рук соседа, чтобы лихорадочно (разумеется, лихорадочно!) записать блестящую (разумеется, блестящую!) идею. Нет, конструкторы начинают «с середины», и потому глазам нашим предстанет вполне мирная картина: сидят люди и беседуют. Они привыкли к такого рода работе, и технология ее им хорошо известна. Уравнение со многими неизвестными они решают просто — методом «последовательных приближений».

Кто сказал, что о будущем самолете ничего не известно? Скорость его задана правительством: не менее девятисот километров в час. Этого они должны добиться, иначе самолет просто-напросто никому не будет нужен. Значит, скорость известна. Известен и двигатель (они выбрали РД-20) — тяга его, габариты, вес. В ближайшем будущем самолетостроители смогут заказывать себе нужные двигатели, а тогда, на заре реактивной техники, выбора не было. Спор мог идти только о том, брать один РД-20 или два. Прощупываются оба варианта, и довольно быстро все соглашаются: два. Истребитель утяжелится, сопротивление его возрастет, но зато какой выигрыш в мощности! Только еще замаячила впереди эта новая мощность, о которой год назад они могли лишь мечтать, а им уже хочется ухватить дополнительную тягу, удвоить ее. Итак, решено: будет два двигателя. Теперь, задавшись определенной дальностью полета, легко рассчитать количество горючего. Прикидывают, какое оборудование и какое вооружение должно быть на истребителе. Прикидывают размер фюзеляжа. И вес всего самолета. Тут только на школьной доске, висящей в кабинете главного конструктора, появляются первые наброски: кабина летчика (нужно обеспечить ему хороший обзор), расположение крыльев, хвостовое оперение… Участники этой встречи отлично знают, что в цифрах, принятых ими, наверняка есть ошибки. Это ведь всего лишь «первое приближение». Вероятность попадания тут никак не больше пятидесяти процентов. И они идут на это, потому что надо с чего-то начинать.

На следующий день с утра Микоян дает задание бригадам – аэродинамикам, весовикам, прочнистам. И первое задание на конструкторские доски — группа общих видов должна разработать схему компоновки. Теперь в работе участвуют уже человек двадцать пять—тридцать. Остальные конструкторы еще не знают о задании: здесь вообще не принято болтать лишнее. Но какое-то неуловимое дуновение уже разнеслось по заводу — завязывается новый самолет. Да еще какой! Реактивный! Так на фронте солдаты безошибочно узнают о готовящемся наступлении.

Микоян очень любит это ощущение тревожной праздничности, сопутствующее началу новой работы. В бюро продолжаются доводки и доделки по прежним проектам, в цехах полным ходом идут старые детали и узлы, но люди все как-то подтянулись, они здороваются иначе, иначе смотрят: атмосфера ожидания охватила завод. А в группе общих видов дым коромыслом. Все ходят друг к другу, чаще хлопают двери, громче звучат голоса, вспыхивают первые споры. Постепенно страсти утихают, и главному конструктору начинает казаться, что все вроде утрясается.

Проходит неделя, другая, и он получает доклады бригад.

Компоновщики заявляют, что при заданных размерах фюзеляжа (он непомерно мал) кабина с летчиком будет тесна. Пушки не вмешаются, хоть оставляй их снаружи. Шасси должно убираться в крылья, но, увы, никак не входит: велики колеса.

Между тем бригада шасси уже сообщила, что эти колеса на новой скорости посадки не обеспечат: нужны колеса большего размера.

А весовики, сделав расчет, докладывают: крылья (те самые, в которых не умещается шасси) нужно во что бы то ни стало облегчить, уменьшить.

Прочнисты тоже восстают против этих крыльев: легки, тонки. Крыло, так уж пусть будет крыло — массивное, толстое. Аэродинамики согласны, что крыло не годится. С таким крылом и мечтать нельзя о заданной скорости. Крыло должно быть… тоньше. И фюзеляж намечен никудышный, ничего с ним не получится — его надо делать меньше.

Группа оборудования тем временем принесла список новых приборов, которые нужно, прямо-таки необходимо втиснуть все в тот же «не резиновый» фюзеляж.

И возникает вопрос: как быть?

В самом деле, как быть? В бригадах работают серьезные люди, зря они не станут говорить. Да и разговор на этом этапе ведется уже не гадательный — расчеты на столе. Судя по расчетам, все они правы. И те, кто требует увеличение фюзеляжа, и те, кто бьется за уменьшение его, и защитники толстого крыла, и сторонники крыла тонкого. Что тут будешь делать? Все помнят, что еще на прежних машинах каждый миллиметр крыла был заполнен: с неимоверным трудом удавалось убрать шасси. А теперь скорость требует одновременно и уменьшения крыльев и увеличения колес. Большее нужно упрятать в меньшее.

— Артем Иванович, не умещается.

— Подумайте еще.

— Вот так уместится, в этом месте.

— Нет.

— Но иначе невозможно.

— Нужно! — говорит Микоян.

Он знает: во всяком новом деле отрицательные стороны выявить легче, положительные труднее. Мысль человека инертна, ей уютно дремлется среди добытых истин. Былые удачи — они у всех на виду, а путь вперед — он виден не каждому. И вот один исходит из того, что «это невозможно», другой — из того, что «это необходимо». Нужна громадная убежденность в том, что ты обязан найти решение. Если утрачено это чувство, человек потерян для дела.

— Артем Иванович, вот пятый вариант.

— Уместили?

— Нет. Никак не выходит.

— Делайте шестой.

— Может быть, оставим пока…

— Нет!

Он знает — первое подвернувшееся решение брать нельзя, оно исходит от привычного. Человеку это свойственно: не вышло, как мечталось, — сделаю пока чуть похуже. Нам не годится это «пока». Давно уже проверено, что поиски не затягивают работу: лучше долго искать хорошее, чем бесконечно исправлять неудачное. А найти можно, это тоже проверено. Был же случай и, кстати говоря, с тем же шасси: конструктор, который громче всех шумел, что «большее нельзя вместить в меньшее», принес блистательное решение. Он додумался упрятать цилиндр внутри той самой ноги шасси, которую этот цилиндр должен был убирать. И сразу все стало на место, и машина была построена, и летала, и все увидели, как это просто. А сколько мучился человек, чтобы дойти до этой простоты!

— Артем Иванович, весу не хватает.

— А я думаю, у вас завышен вес.

— Но наши расчеты…

— Перечеркните все и считайте заново. Думаю, разгадку вы найдете где-то здесь, на этом участке.

Микоян ставит задачи, сам ищет пути и никому, в том числе и себе, не делает скидок. С ним трудно работать — это все говорят. И интересно — это тоже говорят все. Он знает: смысл его труда состоит в том, чтобы собрать в кулак помыслы, волю, усилия очень многих людей и направить их к одной цели.

— Перечеркните все и считайте заново!

— Судя по всему, вы спать хотите спокойно. Ну, где вы взяли такой запас прочности?

— Послушайте, вас губит приверженность к старой схеме. Бросьте вы это, забудьте!

— Опять не вышло? Делайте десятый вариант.

На заводе говорят: «Главный поджимает гайки». Тревожное это время, нервы напряжены до предела, кажется, что проект трещит по всем узлам. Но Микоян, держа руку на пульсе КБ, чувствует: уже назревает перелом. Еще немного — и появится встречный поток, поток всеобщих исканий. Только не сдавать, требовать — даже тогда, когда ты сам убежден в правоте несогласных — требовать, чтобы они сделали невозможное.

Поздно ночью главный конструктор едет с завода домой. На улицах тихо, подобрели светофоры, машина идет ровно, мягко. Хорошо бы отдохнуть. Но перед глазами все еще крутятся чертежи, расчеты, варианты, варианты — никак не выбраться из этого круговорота. А надо бы! Картину не увидишь,