удовольствием сюда заглянул; почти 300?летнее здание в стиле «фахверк» с зеленым фасадом, красными ставнями и желтыми декоративными гирляндами на зеленом фоне притягивало своим домашним уютом.

Он умышленно не смотрел на окна третьего этажа, потому что там был номер Кузнелькова. Его миниатюрная рация сообщила, что занавеска в нужной комнате шевельнулась. Тальков не спеша развернулся и двинулся вниз по Гернсбахерштрассе. Пересек площадь Иезуитов, свернул направо, на Софиенштрассе. По рации узнал, что Кузнельков следует за ним. Перейдя через Леопольдплатц, Тальков пошел по направлению к Лихтенштрассе, и через минуту оказался у входа в гостиницу «Этоль гарни».

Он поднялся по лестнице на четвертый этаж и постучал условленным стуком в номер Городина. Быстро вошел в открывшуюся дверь и захлопнул ее за собой. На полу у его ног лежал Городин. Еще один человек ждал с пистолетом наготове в ванной. Дверь распахнулась, и на пороге появился Кузнельков. Но прежде чем Кузнельков или сотрудник, спрятавшийся в ванной, успели среагировать, за спиной Кузнелькова внезапно вырос Курагин и короткой дубинкой нанес ему резкий удар по голове. Затем он произнес приглушенным голосом, так что его могли услышать только Тальков и человек в ванной: «Кишинев!» После этого втащил Кузнелькова в комнату и поспешно закрыл за собой дверь. Кишинев, город на Днестре, был родным городом Курагина, и одновременно это слово служило условным сигналом тревоги, а с другой стороны, означало высшую степень опасности, команду, требующую срочно прервать операцию. Энергичным движением руки Курагин остановил вопрос, готовый сорваться с уст.

— Сюда идет полиция. Может быть, они уже внизу. Придется прервать операцию и немедленно исчезнуть.

Тальков указал на Городина и Кузнелькова:

— А с этими что? Мы же не можем их здесь оставить. Курагин на секунду задумался.

— Конечно, не можем. Но раз уж нам не удастся сейчас их отсюда вытащить…

— …прикончим Кузнелькова, как планировалось, оставим их здесь, а потом заберем, — перебил его Тальков.

Курагин энергично покачал головой.

— Нет, нельзя. Полиция может заглянуть и в этот номер. Я позже тебе все объясню. Сейчас не время. Помоги, мы соорудим кое-что — мне уже приходилось такие вещи делать.

Он повернулся к человеку, вышедшему из ванной:

— Пистолет!

Затем к Талькову:

— Беремся вместе!

Совместными усилиями они подняли Кузнелькова, быстро подтащили его к небольшой тумбочке, на ней стоял телевизор, и опустили тело так, что его голова ударилась о край тумбочки и откинулась набок. Курагин сунул в его ладонь пистолет, показал знаком Талькову, чтобы тот ему помог. Они подняли тело Городина и подтянули его к Кузнелькову. Их третий человек должен был подпереть тело Городина так, чтобы он оказался в непосредственной близости от Кузнелькова. Курагин же подвел руку Кузнелькова с пистолетом прямо в живот Городина и нажал курок. В момент выстрела оба отпустили Городина, и он повалился на ноги Кузнелькова. Курагин схватил зеленый телефон, стоявший на маленьком столике, и подсунул его под ноги Кузнелькову. Теперь Тальков понял его замысел. Все должно было выглядеть так, как будто Кузнельков угрожал Городину, стрелял в него, во время перестрелки споткнулся о стоявший на полу телефон, упал на спину, ударившись о край тумбочки, и остался лежать без сознания. Последним выстрелом он попал Городину в живот, и тот повалился на Кузнелькова. Курагин взглянул на руки Талькова и своего помощника. Они были в перчатках. Он сделал им знак, и все трое поспешили к выходу. Прислушались. Было тихо, и Курагин осторожно открыл дверь.

В холле никого не было. Не теряя ни секунды, трое мужчин по лестнице добрались до коридора, ведущего в зимний сад, с его помощью гостиница «Этоль» соединялась с соседним домом. На лестнице послышались голоса, но в это время они уже пересекли зимний сад, не обратив на себя внимание посетителей, сидевших за чашечкой кофе или читавших газету, и остановились у лифта. Когда они вошли в кабину и дверь за ними закрылась, Тальков не удержался от вопроса:

— Где мы? Курагин улыбнулся.

— В гостинице «Дойчер Кайзер». Оба здания принадлежат одному и тому же владельцу и соединяются зимним садом. Мы им и воспользовались, чтобы не встречаться с полицией.

Лифт остановился на первом этаже, и они вышли из гостиницы. У соседнего дома стояла полицейская машина, только что подъехала, мигая синим светом, «скорая помощь». Трое мужчин, не оборачиваясь, спокойно пересекли Меркурштрассе и, пройдя несколько шагов по Фойерхаусштрассе, сели в стоявший у тротуара «Мерседес» с работающим двигателем. Машина тут же тронулась. Тальков и Курагин откинулись на мягких сиденьях, отделенных от водителя стеклянной перегородкой. Курагин покачал головой.

— Едва-едва. Мне надо срочно сделать пару звонков.

— Ты мне можешь теперь сказать, что, собственно, произошло? Почему явилась полиция?

— Мы постоянно слушаем полицейскую радиосвязь по рации, так на всякий случай. И там недавно прошло донесение, что у одного постояльца в гостинице «Этоль» случился сердечный приступ, когда он обнаружил пропажу документов в своем номере. Как раз в это время, как сообщили наши люди, ты вошел в гостиницу. Полицейские собирались сюда заглянуть и заодно могли осмотреть другие номера. Я тут же выскочил из машины и пошел к гостинице. Кузнельков в этот момент только что в нее вошел. Ну, а остальное ты сам видел.

— Мы могли бы покончить с Кузнельковым и обставить все так, как будто они друг друга уложили. А сейчас он жив и может дать показания. Пресса накинется, и все такое прочее…

— Нет, этого нельзя было делать. У нас же не было второго пистолета. Ведь Кузнельков и его группа не получили еще приказа действовать. А они, по причинам безопасности, как ты знаешь, за границей никогда не носят с собой оружия. Свои «пушки» они хранят в надежном месте и достают их только в случае крайней надобности, чтобы не рисковать без нужды. А у нас с собой был только один пистолет. Мы же не рассчитывали на такую дурацкую случайность. А на счет его допроса и газет не беспокойся — это я улажу. В газетах ничего не будет. Я позабочусь о том, чтобы его выслали. Большего, к сожалению, сделать не могу.

Тальков наморщил лоб.

— Значит, он ускользнет. Досадно. А потом еще вернется.

— Он — нет, ведь он провалился. Пошлют других. Да их так и так прислали бы, рано или поздно. Не забивай себе голову, я все улажу. Главное, ты теперь можешь вздохнуть спокойнее.

— Мне просто не нравится, что все время что-то срывается.

— Это ерунда. Сейчас надо все внимание сосредоточить на греке. Это тебе не Кузнельков с его лопухами. Ладно, мне надо позвонить.

Курагин взял телефонную трубку, спрятанную под панелью его подлокотника.

Когда Тальков ранним утром вышел из гостиницы «Райхерт», на улице было еще мало людей. Он посмотрел на часы: без нескольких минут девять, и вся масса туристов — немцев, французов, японцев, американцев — еще не заполнила многочисленные уличные кафе. Лишь клерки и местные жители спешили по своим делам. Солнце с трудом пробивалось сквозь туман и утреннюю дымку. Все обещало еще один чудесный, прозрачный день бабьего лета. Тальков повернул налево и пошел по Софиенштрассе. Миновал итальянское кафе-мороженое, бросил взгляд в окна бюро путешествий и остановился перед витриной книжного магазина «Вильд». Он не заметил Клаудиу, направившую на него из своего «Опеля», стоявшего на углу Кройцштрассе, телеобъектив фотоаппарата. Тальков, постояв немного у книжного магазина, отправился дальше, вошел в здание «Дойче банк». Пробыв там минут десять, он вновь появился на улице с маленькой папкой подмышкой. Вернулся по Софиенштрассе к зданию Главного почтамта на Леопольдплатц и вошел в телефонную будку.

Георгиос Бартелос сидел за рабочим столом в своих президентских апартаментах парк-отеля «Бреннер». Батлер подал ему портативный телефонный аппарат. Бартелос расслабленно откинулся на