росы оставались еще часы. В конце концов, еще рано. Где-то в кустах полуакровых участков за бочками, стоящими у задних крылечек, блюют студенты Уэстмора. Девочки-подростки отключаются там, где не следует, а вечер Сары, насколько я ее знаю, только начинается в Ист-Виллидж. Как же зовут ее нынешнего дружка? Потянувшись к ветке кизила, я вспомнила, что его имя вполне подходило для образца анкеты. Джо, или Боб, или Тим. Односложное, легкозаменяемое. Как Джейк.
Дойдя до середины лужайки, я распласталась на траве. Надо мной мерцали звезды. Как я очутилась в месте, где подобные поступки — признак безумия, а соседи, надевающие на бетонных уток чепчики на Пасху и вязаные полосатые шапочки на Рождество, считаются здравомыслящими людьми?
Туфли и сумочка выпали из рук. На небе горело всего несколько звезд. Земля подо мной была холодной.
«В Китае дети голодают», — часто говорила мне мать, когда я давилась пищей.
— Неважно, что я не голодна, — прошептала я.
И вспомнила ее лицо, когда привезла из Висконсина Джейка, чтобы познакомить с родителями. Он был первым и последним прямым вызовом ее власти. Она встретила его таким исключительным шоу, что было больно смотреть. Она заставила себя улыбаться, кивать и расшаркиваться, словно он — землевладелец, а она — плебейка. Почему я не разглядела правду? Она обладала стальной решимостью, которая превосходила все, что мы с Джейком могли построить. Наша империя — соломинка для помешивания коктейля — стала такой хрупкой в конце.
«Ты никого никогда не любила, кроме матери!» — заорал он на меня.
Подняв руки, словно защищаясь, я отрицала истину.
Я знала, где сейчас моя мать. Не на небесах, а в своем подвале, мертвая и холодная как лед. Ее коса в моей сумочке как доказательство. Я заставила себя смотреть на небо — не мигая. Если она там, я не могу ее различить. Возможно, она — темная звезда за кучей облаков, точно крохотная опухоль, которая убьет, рано или поздно. Но сколько я не вглядывалась, все равно не видела ее.
Когда я повернулась на бок, последние остатки Хеймиша покинули меня. Я чувствовала себя исчерпанной, странно цельной и готовой ко сну. Вчера я должна была взойти на помост и принять нужную позу. Уже четвертую неделю продолжалось мое позирование на уроках Таннера Хаку — рисунке с натуры. До вчерашнего дня я упражнялась с небольшими гирями перед зеркалом и еще усерднее занималась йогой, чтобы мышцы бугрились под кожей. Я знала, что именно этого хочет Хаку, а выполнение пожеланий преподавателя — основа работы модели. Не только принимать позу, но и знать, какого именно количества телесности от тебя ждут. Натали в этом семестре, как обычно, поедала сливочный сыр и рогалики, поскольку преподаватель, к которому она была приписана на постоянной основе, косил под Лусиана Фрейда.[24] Ему нужны были валики жира, волосы на теле и добрый кусок рубцеватой или покрытой сыпью кожи.
— Плюхайся! — командовал он.
Это я уговорила Натали позировать. Поначалу она сопротивлялась, стеснялась своего тела, но со временем начала работать на полставки у казначея и сейчас гармонично совмещала два занятия.
Я заставила себя встать с земли, подобрать туфли и сумочку, найти ключи, к которым был прикреплен надежный фонарик. Он, как и сотовый телефон, был подарком, на который меня вдохновила мать. Я часто ходила по магазинам, как сержант, вооружающий батальон. Нам с матерью нужны сотовые телефоны. Нам с матерью нужны брелки-фонарики. Нам с матерью нужны новые чайники из нержавеющей стали, пуховые подушки, полотняные чехлы с пропиткой «Скотчгард».[25] Если. То.
Если мы обе обзаведемся иксом, то все будет наготове, надежно и правильно. Вставив ключ в замочную скважину, я увидела собственную эпитафию: «ОНА ПРОЖИЛА ЧЬЮ-ТО ЧУЖУЮ ЖИЗНЬ».
Много лет назад, когда необходимость заботиться о матери легла на меня тяжким бременем, я начала выкидывать из дома мелкие предметы. Возможно, поэтому я не стала бы винить миссис Касл, укради она и в самом деле миску «Пиджин-Фодж». В некотором смысле, после всего, что она сделала, мне не раз хотелось открыть шкатулку матери с драгоценностями и сказать: «Прошу вас, не стесняйтесь». К сожалению, юный Мэнни с презервативами меня опередил, но сей факт я успешно ото всех скрывала.
Куртка соскользнула с моих плеч и упала на вымощенный плитками пол. В противоположность матери я всегда держала открытым по меньшей мере одно окно, даже когда холодало. Мне нравилось ощущение постоянного притока свежего воздуха в комнаты. В стеллаже гостиной между Вивиан Горник[26] и Вирджинией Вулф (я расставляла писателей по имени, в алфавитном порядке) я высмотрела сегодняшний предмет: плачущего деревянного Будду. Подарок Эмили.
Словно замышляя преступление, я брала предмет — пресс-папье, композицию из сухих цветов, маленькую камею прапрабабушки — и «случайно» выкидывала его, когда вывозили мусор. Выбор вещи никогда не планировался заранее. Повинуясь порыву, я ощущала потребность схватить кусок газеты или старую тряпку и накрыть что-то на полке, точно фокусник. Затем я быстро шла на обочину и выбрасывала это в единственный древний бак, который ждал приезда мусоровоза. Мной овладевала легкость. Одним камнем меньше на шее.
Я смотрела на плачущего Будду размером с кулак, вырезанного из шишковатого дерева. Это будет первый мой собственный предмет, который я выкину, — подарок моего ребенка. Но меня остановила мысль о Мэнни.
Уже коснувшись Будды пальцами, я оставила его стоять на полке.
Поднялась в свою спальню, стараясь не думать о Мэнни, который трахался в одной из комнат маминого дома, пока она, скорее всего, сидела внизу в своем кресле в гостиной. Что я задолжала ему кроме чаевых, значительно превосходивших все, что мать платила ему?
Я включила прикроватную лампу. Что я читала, пока не начался этот день? Эмили прислала новый перевод «Дао дэ цзин».[27] Держать тоненький томик было приятно, но, когда я попыталась вникнуть в текст, мне показалось, что все буквы превратились в иксы. Я не рыба, и не дверь, и не тростник и никогда ими не буду. Я — зловонное человеческое существо в духе Лусиана Фрейда.
Над туалетным столиком висел ранний рисунок, который Джейк выполнил с меня. В основу он положил фотографию Карис Уилсон, сделанную Эдвардом Уэстоном[28] еще до того, как она стала его женой. Я сидела в неудобной позе на одном из кухонных стульев из металла и винила, взятом из нашего дома в Висконсине. На мне была детская скаутская шапочка, которую Джейк нарисовал похожей на спортивный берет Карис, лифчик и короткая сорочка. Если вытянуть ноги, она задиралась до самых бедер. Складки сорочки скрывали тело, но рисунок таил приглашение. На нем я переставала быть умненькой студенткой в классных комнатах преподавателей и становилась пинап- красоткой в факультетской галерее при университетской библиотеке.
Я заползла в постель прямо в перепачканной одежде и натянула на себя одеяла, проигнорировав ежевечерние ритуалы красоты, которым научилась, подрастая. Какой взрослой я казалась себе, когда мать впервые намазала мне ступни увлажняющим кремом! Затем настал черед носков и старомодных зашнурованных утяжелителей для лодыжек.
«А то, — сказала мать, — ты стащишь с себя носки посреди ночи и все пойдет насмарку».
Проваливаясь в сон, я вспомнила один из бесконечных звонков миссис Касл за последние годы. Тогда она обнаружила мать в тонких перчатках из датского экологически чистого хлопка, поверх которых были застегнуты алюминиевые наручники. Мать сообщила соседке, что потеряла ключ. Когда это было?
СЕМЬ
Мне было восемь, когда с отцом произошел в мастерской несчастный случай и «скорая» умчала его в больницу. Он не возвращался домой три месяца, и мне не позволяли увидеть его. Мать сказала, что его не будет ровно девяносто дней, что он отправился навестить друзей и семью в Огайо. Когда я спросила, кого именно и почему мы не могли поехать вместе с ним, она зашикала. Визиты мистера Форреста стали более частыми, а Доннелсоны и Левертоны приносили нам мясные хлебцы и запеканки, которые я находила на
