тщательно добивался, и требовал, чтобы я теперь осмотрела его со всех сторон, отметив места, где разделение было хорошим, и места, где над этим самым разделением надо было ещё поработать.

Руки, по мнению Ряхи, у него были в порядке, — где надо, получились бугры, где надо — борозды.

Ноги тоже приближались к идеалу, чему немало способствовал мой вес на его шее. Ещё немного поприседать и мышцы на бёдрах окончательно приобретут каменную твёрдость и рельефность — уже сейчас, стоило Ряхе чуть напрячь ноги, и над коленями проступали ромбы, а сами бедра вполне могли довести до истерики начинающего портного.

А вот спина Ряху тревожила — широчайшие мышцы спины, когда он их расправлял, как орёл крылья, впечатляли своей шириной, но вот там нужное разделение выражалось слабовато. Это показал тщательный осмотр с помощью полированного подноса и зеркала, позаимствованных предусмотрительным Ряхой у пассии с очаровательной кормой.

Не нравился Ряхе и его живот. Оказывается, то, что он напоминал стиральную доску, всю в твёрдых поперечных валиках, было, конечно, круто, но не совсем.

Совсем круто наступало тогда, когда живот становился не в полосочку, а в квадратики. Вот это было да… То, что лекарь прописал.

Зато голенями Ряха гордился, к ним у него претензий не было, — когда он напрягал ногу, сзади вспухало два шара, а я, сколько ни делала так же (ради интереса), и один-то никак не проглядывался.

Ряха посмотрел на мои попытки проявить икроножные мышцы и только хмыкнул.

На сём мы и расстались до завтра.

Ночью сгорела таможня.

Точнее её здание.

Сама таможня, как известно, в огне не горит и в воде не тонет.

Не очень-то он и испугался, тот загадочный, кого мы упустили на складах.

Точнее, они упустили: я никого не ловила.

Отдышался, видно, чуток, новых людей нашёл — и принялся за старое.

Точнее, за новое: таможня, это уже не мелкие лавочки, не склад — это уже покушение на власть.

Да Медбрат с ней, пусть бы сгорела, — но поглядеть на её пожар, порадоваться, сбежалось пол- Отстойника. Претензии к этой службе были у многих, хотя, справедливости ради, надо сказать, что для большого количества людей она была щедрой и заботливой кормилицей.

Ну и мы рыжие что ли? Тоже подхватились и поехали смотреть. Граду эта контора была вообще как родная, он там столько времени проводил, дела Ракушки утрясая, сколько иной клерк за жалование не отсиживал.

Только Лёд не поехал, когда постучались к нему в комнату, послал всех посмотреть и от его имени, буркнув из-под одеяла:

— Если в этом несчастном Отстойнике на каждый пожар глядеть, спать когда? Катитесь, любопытствуйте. А мне в кои-то веки сон интересный снится.

— Какой? — заинтересовался Рассвет, и мы вошли, чтобы услышать. И не прогадали.

— А такой, что вот я — а кругом женщины. И чёрненькие, и беленькие, и рыженькие — и все мои! — зевнул и потянулся Лёд.

— А ты не заболел, часом? — спросила я озабоченно. — Женщины в таких количествах опасны для здоровья. Надорвёшься ещё…

— Валите-валите, — обиделся Лёд. — А то без вас всё сгорит. В кои-то веки сладкий сон приснится — и то разбудят, сволочи!!! Кругом зависть!

Ну, мы и пошли восвояси, потому как было видно, что подробности сна нам узнать не удастся.

— А обычные сны твои — какие? — уже держась за ручку двери, спросила я.

— Что за мной гонятся, а я убегаю… — натягивая одеяло на голову, сказал Лёд. — А если догоняют, — убиваю… — промычал он уже почти невнятно.

Добра в таможне было много, потому что горело оно долго.

Мы успели и доехать, и посмотреть всласть, и перездороваться со всеми знакомыми, которых это (безусловно заслуживающее внимания) событие вывело на улицы городка.

Кое с кем Град и Профессор выпили по кружечке пива прямо в нашем экипаже, пока мы с Рассветом рыскали в толпе, наблюдая, как Служба Надзора за Порядком тушит здание.

Впереди всех мелькал героический начальник Службы, грудь колесом. Он один создавал столько шума, движения и какой-то одурелой активности, сколько не могли сделать совместно дюжина его подчинённых.

— Вот бы балка на него какая-нибудь упала, что ли… — мечтательно сказал Рассвет. — Слабо его веслом тогда приложили…

— Так надо было не вылавливать! — сердито отозвалась я.

Сердито — потому что не смогла разглядеть среди офицеров Службы Надзора того ясноглазого молодца, что делал у нас обыск.

— Если бы тогда его утопили, ещё неизвестно, какой бы был новый, — философски заметил Рассвет.

— А почему нет? — возразила я, наблюдая, как из окон пытаются выкидывать таможенные сейфы.

Сейфы выкидывались плохо, их для того и делали, чтобы нельзя было просто так извлечь из здания — ведь, получается, при большом желании и ума много не надо, отсоединил от пола да в окно его, родимого, со всем бесценным содержимым.

— А там таких махин только треть… — заметил Рассвет, провожая взглядом вытолкнутый-таки массивный шкаф, который тюкнулся о мостовую и того…, немного поменял форму. — Остальные в стены вмонтированы. Что ты сказала?

— Я говорю, почему нет? Назначили бы начальником Службы Надзора его заместителя, а с ним мы живём, как я понимаю, душа в душу.

— Видишь ли, — вздохнул Рассвет и потеснил меня в сторону, чтобы могли проехать повозки с бочками воды, — в Хвосте Коровы тоже не дураки сидят, и для того, чтобы мы с начальником подобной службы душа в душу не жили, стараются назначать на такие должности людей из столицы. Так что нас и этот устраивает, только не такой бодрый.

Начальник Службы Надзора, не подозревая, что некоторым его бодрость не нравится, демонстрировал личный героизм, мелькая в окнах верхнего этажа, а потом, когда пламя отрезало ему путь вниз по лестницам, картинно сиганул из окна вниз в растянутую заботливыми подчиненными парусину.

Да если бы они и не растянули, он не очень бы пострадал: второй этаж у таможни был невысоко, набил бы синяков и шишек, вот и все дела.

К этому времени в экипаже пиво было выпито и Град, найдя нас в толпе зевак, пытающихся понять, раскололся сейф или нет, и есть ли в нём денежки, и можно ли их позаимствовать, передал приказ Профессора: «Возвращаемся домой!»

Атмосфера в экипаже, подогретая пивом, была самая что ни на есть тёплая.

Профессор, уютно расположившийся в уголке, поглядывал в окно на ночной Отстойник и вспоминал, как пятьдесят лет назад он строил лодку на верфях Второй Гавани, намереваясь достичь на ней края мира на летних каникулах и тем навсегда прославиться.

Град правил лошадьми и, похоже, что-то напевал.

— Так ваше намерение исполнилось? — спросил Рассвет, чтобы не уснуть от детальной характеристики каждой доски, выбранной Профессором для столь важного дела.

— К сожалению, нет, — зевнул Профессор. — Занимаясь кораблестроительством и мечтая о подвигах, я как-то совершенно запустил занятия, и в результате летнюю сессию не сдал. Вместо морского плавания пришлось хвост прижать и сдавать хвосты. Так и не достроил мою красавицу.

— Ничего, — ворчливо сказал Рассвет. — Зато теперь ваша мечта осуществилась: край мира — здесь. И мы в этой помойке по уши…