Пол решил проявить твердость. Он не был до конца уверен, хотела ли Мальвина наказать его, либо, опасаясь тронуться умом и нанести себе непоправимый урон, она и впрямь не видела иного выхода. В любом случае он уважал ее желания и не пытался связаться с ней. Дни тянулись долго и тоскливо. Словно одержимый, каждые пять минут он проверял автоответчик и почту. Мальвина не проявлялась.
Со временем дни стали казаться короче, а тоска накатывала все реже.
Одним махом он заткнул рот сплетникам: 1 июня 2000 года Пол сделал заявление для прессы, озвученное, как того требовала традиция, на пороге собственного дома, — Антония обнимала его колено, Сьюзан улыбалась приклеенной, бойцовской улыбкой.
— Я поступил глупо и неправильно, — сказал он. — Одумавшись, я принял бескомпромиссное решение посвятить себя семье…
Эти слова Мальвина прочла на следующий день в газете, сидя в университетской библиотеке. Ее затошнило, она ринулась в туалет, но по дороге потеряла сознание; помощник библиотекаря отнес ее к себе в кабинет и оживил стаканом воды.
Примерно год спустя, когда ранним утром 8 июня 2001 года она смотрела передачу о результатах общебританских выборов, камеры включились в избирательном округе Пола. Его переизбрали большинством голосов, пусть и слегка поредевшим. На секунду его сияющая физиономия заполнила весь экран, и Сьюзан, стоявшая рядом, прильнула к мужу, целуя в щеку, — крупный план. Когда Пол шагнул вперед, чтобы произнести победную речь, его голос заглушил комментарий телевизионного умника, вещавшего о накале борьбы, развязанной либеральными демократами, которых Пол успешно одолел. Камера отъехала назад, взяв общий план, и Мальвина увидела, что Сьюзан не только держит за руку Антонию, но и прижимает к груди младенца двух-трех месяцев от роду — вероятно, вторую дочку, судя по розовому костюмчику. Так вот, значит, как они решили свои проблемы. Что ж, почему бы и нет? Отношения между людьми могут складываться по-разному, верно? И тут в голове у нее мелькнула фраза, взявшаяся невесть откуда: ты давно мертва… Наверное, это была строчка из песни, которую она слышала в прошлом году, когда еще работала с Полом. Именно так она себя и ощущала, и никакого просвета, способного изменить ее самочувствие, не видела. Ну и черт с ним. Она все равно желает им счастья. Смотреть передачу ей расхотелось; плеснув в стакан диетической колы из холодильника, она принялась переключать каналы.
12 июня 2001 г.
Дорогой Филип,
Не знаю, помнишь ли ты меня, но в 1970-х мы вместе учились в школе «Кинг-Уильямс». Как же это было давно!
Решил тебе написать, потому что иногда я заглядываю в «Бирмингем пост» и мне нравятся твои статьи.
Живу я в Телфорде вот уже девять с лишним лет, с женой Кейт и дочерьми Элисон и Дианой, а работаю в отделе разработок, и исследований одной местной фирмы, специализирующейся на пластмассе. (С физикой у меня не заладилось после провала на экзамене. В итоге я выучился в Манчестере на химика. И теперь я — дока в полимерах если, конечно, это тебе о чем-нибудь говорит. Скорее всего, нет.) И все у нас хорошо.
А Телфорд недавно прославился. Уверен, ты знаешь о деле Эррола Макгована, о нем писали все газеты. Эррол работал охранником в пабе при гостинице «Чарлтон Армз». Однажды он поскандалил с белым парнем, которого не пустили в паб, после чего на него посыпались угрозы и оскорбления на расовой почве — письма, телефонные звонки. И все анонимные. Конца этому не было, Эррол уже не сомневался, гто «Комбэт 18»[15] внесла его в список, на уничтожение. Он совсем пал духом, и года через два его нашли мертвым в чьем-то доме, повешенным на дверной ручке. Ему было тридцать четыре года.
Полиция с ходу заявила о самоубийстве и в принципе не желала рассматривать другие версии. Даже когда полгода спустя племянника Эррола, Джейсона, нашли повешенным на перилах другого паба! Люди возмутились, и полиция была вынуждена начать расследование. Все это происходило в прошлом месяце, и ты, наверное, в курсе событий. Коронер опять назвал случившееся самоубийством. Полицейские же сознались, что Эррол сообщал им об угрозах расправы, но они ничего не предприняли.
Пишу тебе, потому что недавно я получил кое-что по почте. Два письма и диск, с записью — откровенно мерзкой записью. (Я вклюгил ее секунд на десять, дольше слушать не стал, и включал не дома, а в машине, потому что предполагал, что будет на этом диске, и не хотел беспокоить семью.)
Я ничего не боюсь. Просто мне кажется, гто речь идет о важных вещах, которые в прессе замалчивают. Разумеется, мы живем в хорошо устроенном мультикулътурном обществе. Расово-терпимом обществе. (Хотя что я такого сделал, чтобы меня надо было терпеть?) Но эти люди до сих пор не унялись. Знаю, они составляют меньшинство. Знаю, что в основном это шуты гороховые и жалкие придурки. Но посмотри, что творится в последнее время в Брэдфорде и Олдхэме. Расовые бунты — настоящие расовые бунты. Черных и азиатов опять делают козлами отпущения за то, что в жизни белых случились кое-какие неприятности. Вот я и думаю: может, «терпимость» — это только маска, за которой таится нечто уродливое и гнилое, готовое в любой момент вылезти наружу.
На этом заканчиваю. Подозреваю, журналисты не любят, когда им указывают, про что писать. Мне лишь кажется, что если людям вроде меня мешают спокойно жить, то это о чем-то говорит. И такое происходит сейчас — в двадцать первом веке! В «прекрасной, новой» Британии Блэра.
Ладно. Свяжись со мной, если сможешь. Вспомним хотя бы школьные годы.
Всего доброго,
Стив (Ричардс) (отделение «Астелл» школы «Кинг-Уильямс», 1971-79 гг.)
* * * Два дня спустя, около семи вечера, Филип выехал в Телфорд. Движение в северном направлении, как всегда, было отвратительным — на шоссе М6 не обходилось без того, чтобы по крайней мере одну полосу не перекрывали для каких-то таинственных дорожных работ, — и у дома Стива Филип припарковался лишь в девятом часу. Все вокруг было еще новее, чем собственно Телфорд, «город будущего», великий эксперимент 1960-х. Район, где жил Стив, отстроили года три назад, — дома в неогеоргианском стиле, просторные и, судя по всему, удобные. У тротуаров стояли «фиаты», «роверы», изредка «БМВ». Не то чтобы город выглядел скучным, всего лишь невыразительным, каким-то неамбициозным и очень, очень тихим. Филип догадывался, что это не самое плохое место для жизни. Но его немного коробил (с давних пор — с
