Наконец Фрэнки встала, пересела на диван к Бенжамену и взяла его руки в свои.

— Бенжамен, у Господа много путей, ты же знаешь. И все они неисповедимы. Пусть случившемуся нашлось объяснение, это еще не делает его менее… значительным.

— Я считал это чудом. — Бенжамен, казалось, не слышал слов Фрэнки. — Но чудес не бывает. Лишь беспорядочный набор обстоятельств, переплетающихся самым бессмысленным образом.

— Но смысл был — для тебя…

— Лишь хаос, — продолжал Бенжамен, вставая. — Хаос и совпадения. Только и всего.

И что бы Фрэнки с Дугом ни говорили, Бенжамен так до утра и не изменил своего мнения, — трижды за ночь хозяева видели, как он бродит по дому, из комнаты в комнату, беззвучной поступью лунатика.

В жаркий понедельник, 22 мая 2000 года, интерес к церковной архитектуре мог бы соблазнить досужего путника, как и многих других ранее, завернуть в маленькую деревушку Литтл-Роллрайт, что в Костволде. До церкви XV века она (пусть этим путником будет «она») добралась бы по извилистой проселочной дороге с Певзнером[14] в руке и в предвкушении пиршества для глаз: стрельчатые навершия, мощные контрфорсы, узкие высокие арки, зубцы вдоль карнизов. Подходя к церкви, она заметила бы, что на скамье у южной стены, откуда открывался вид на золотистую деревеньку, сидит мужчина лет тридцати с небольшим с женщиной лет двадцати с небольшим и что они беседуют сосредоточенно, но отрывисто, негромкими приглушенными голосами. Допустим, что ее интерес к церковной архитектуре оказался более чем заурядным; допустим, она насмотреться не могла на ниши, четырехлистники и пологи с готическим орнаментом, — и поэтому провела в церкви около часа с записной книжкой и альбомом для зарисовок наперевес, а когда вышла, жмурясь, на полуденное солнце, еще пуще разъярившееся, она увидела бы, что мужчина и женщина по-прежнему сидят на скамье и, как прежде, погружены в беседу. Разве что они слегка отодвинулись друг от друга и кажутся куда более разгоряченными и куда более печальными, чем час назад. Но они по-прежнему тут. И, удаляясь к церковным воротам, она, возможно, обернулась на них в последний раз и увидела, что мужчина подался вперед, схватившись за голову и бормоча какие-то отчаянные слова, но в тот знойный день не было ветерка, который донес бы эти слова до ее мигом навострившихся ушей. И она так ничего и не узнала о драме, разыгравшейся в церковном дворе, не узнала, что, когда она закрывала за собой ворота со скрипом и щелчком, Пол Тракаллей говорил Мальвине:

— Что же мы делаем? Неужто такое возможно?

Пол представления не имел, чего ждать от этого свидания. Он понимал лишь одно: его неодолимо тянет встретиться с Мальвиной. Они не виделись почти три недели, с вечера накануне его путешествия в Скаген. Пока он был в отъезде — в то утро, когда на пляже в Гренене он объяснялся с Рольфом, — история о нем и Мальвине появилась в дневниковой колонке одной из крупных газет. Историю предусмотрительно изложили в аккуратных выражениях, дабы избежать исков о клевете, но смысл был ясен любому, кто ее прочтет, и, к несчастью, среди читателей оказалась Сьюзан.

Выгнать она его не выгнала, хотя и грозила этой карой, когда узнала, что Мальвина провела ночь в их доме без ведома хозяйки. Однако Пол был вынужден дать обещание, что больше не будет встречаться с Мальвиной, а кроме того, сей же час уволит ее из медийных консультантов и прекратит выплачивать ей зарплату. 8 мая он написал ей по электронной почте:

Мальвина ответила:

С тех пор Пол проявлял повышенную бдительность, мягко говоря. Он запретил Мальвине писать ему по электронной почте, посылать эсэмэски и приходить к нему. Он не задумывался, чем она заполняет дни, проведенные без него, — работой над курсовой или мечтами о том, что они когда-нибудь соединятся, — это была не его проблема. Пол с головой ушел в парламентские заботы, добровольно взвалив на себя столько проектов и общественных обязанностей, что отношения с министром (месяцами пребывавшие на грани разрыва) вдруг сделались чуть ли не сердечными. Он стал чаще сидеть дома, играя с Антонией, пока не обнаружил, что десять минут общения с ребенком — это предел, за которым он начинает дохнуть со скуки. Впервые за многие годы он по собственной инициативе позвонил брату, когда узнал от Сьюзан, что Бенжамен в последнее время странно себя ведет: не ходит в церковь и, по слухам, почем зря ругается с Эмили. (Впрочем, Полу не удалось вытянуть из брата подробности, а беспокойство о благополучии Бенжамена не простиралось столь далеко, чтобы лично его навестить.) Вдобавок Пол написал несколько газетных статей о лонгбриджском кризисе: как успешно этот кризис был преодолен и сколь искусно способствовали счастливой развязке действия правительства. Он даже напросился приехать на завод с целью сняться вместе с торжествующими директорами «Феникса», но в итоге его ждала встреча лишь с представителем пиар-отдела, и на изображение этой парочки не польстилось ни одно агентство печати.

Но в круговороте бурной деятельности Пол желал лишь одного — увидеться с Мальвиной.

Наконец наступил момент, который он счел безопасным для встречи. В Лондоне видеться с Мальвиной он не хотел, твердо веря, что пресса следует за ним по пятам. Но он собрался в свой избирательный округ и предложил Мальвине встретиться на полпути, в Моретон-ин-Марш, куда она доберется на поезде с Паддингтонского вокзала. Они проведут вместе несколько часов, пообедают в пабе, прогуляются по сельской местности. Все будет тихо, пристойно, и к тому же им обоим крайне необходима смена обстановки. Прогноз погоды был благоприятным, и Пол принялся с нетерпением ждать выходных.

Идею встретить ее на станции он отверг — слишком много людей вокруг, — поэтому он ждал ее в машине, припаркованной у гостиницы «Белый олень». На четверть часа позже, чем он предполагал, Мальвина постучала в окошко у водительского сиденья и, когда он опустил стекло, наклонилась, чтобы поцеловать Пола. Пахло от нее просто чудесно. Почему он все время забывал спросить, какими духами она пользуется? Если бы знал, купил бы себе флакончик, положил в тумбочку у кровати и нюхал, когда захочет. У него возникло такое ощущение, будто он попал к ней в плен, запутался в ее волосах, и вот уже ее руки обнимают его шею. Губы Пола потянулись к ее губам, но в последний момент вмешалось чувство неловкости, осознание неопределенности их отношений — кто они: друзья? коллеги? любовники? — и губы свернули к щеке. Огорчаться, однако, никто не стал. Оба рассмеялись, а Мальвина, крепко обняв Пола, сказала:

— Привет. Я скучала по тебе. — После чего забралась в машину.

За обедом они болтали о всяких пустяках. Округа славилась пабами, расхваленными путеводителями за богатое сочное меню и старосветский шарм, но Пол отказался обедать в раскрученных заведениях: в это время года такие пабы битком набиты туристами, и его могут узнать. Пришлось осесть в уродливом кафе на объездной дороге, покрытом снаружи штукатуркой с каменной крошкой, где кормили точно как в 1970-е. Сражаясь с гамбургером, Мальвина взахлеб, по-девичьи болтала, явно избегая, как и Пол, затрагивать тему их совместного будущего, если, конечно, у них таковое имелось. Она рассказывала о курсовой, о надвигающемся сроке, когда ее нужно сдавать, и преподавателе, который однажды на консультации сделал робкую, но целенаправленную попытку познакомиться с Мальвиной поближе.

— Бедняжка, — отозвался Пол. — Только этого тебе и не хватало: старого похотливого придурка,