были совсем другие заботы — зашевелились скифы, а война на два фронта чревата опасностями.

— У нас только одна просьба к тебе, прекрасная царица. Выдай нам Батразда, виновного перед массагетами в бесчисленных преступлениях и насилиях.

— Неужто массагеты, позабыв заветы своих предков, отменили у себя священный закон гостеприимства? Ну а мы, савроматы, извини нас, драгоценный Спаргапис, люди отсталые и продолжаем чтить этот закон.

Спаргапис, да теперь и все вожди поняли, что Батразда савроматы без войны не выдадут, а на войну не было уж сил

— Что ж, царица, жаль, что приходится расставаться с тобой, но думаю, что мы скоро встретимся, и этим я утешаюсь.

С этими словами, полными скрытых угроз, Спаргапис повернул коня и поскакал, за ним помчалисьн вожди.

По возвращении в родные кочевья был устроен грандиозный пир, и вот на нем-то, когда Спаргапис сложил полномочия верховного вождя на радость многим вождям, Скаляр провозгласил здравицу за Спаргаписа и предложил освятить это празднество ритуалом избрания царя всех массагетских племен. Призыв подхватили вожди сакараваков, ятиев, апа-сиаков и... аланов. Да, да, тех самых аланов, которых только что победил Спаргапис. В пышных фразах Хусрау отметил его милосердие и великодушие к большим и малым: к аланам и к детям-сиротам. Вожди прикинули — у Спаргаписа уже около шестидесяти тысяч воинов из дружественных ему племен, а уж с ними-то одни боги знают, что может натворить, если прежде с какими-то жалкими пятью-шестью тысячами своих головорезов будоражил всю степь,— и смирились. Воевать уже ни у кого не было желания и сил, да и массагетов сейчас не поднимешь на Спаргаписа, а как же — победитель насильника Батразда! Все были сыты по горло междоусобными войнами, и требовалась какая-то передышка.

Много воды утекло с тех пор, как юный Спаргапис появился в родных кочевьях своих предков. Прошли годы в тяжелой и упорной борьбе, где победы чередовались с поражениями, а унижения с торжеством. То Спаргапис хлестал своего коня, уносясь от погони, то сам преследовал и гнал своих врагов, топча их копытами. И пришло то время, когда он согнул шеи непокорных вождей!

И вот наконец-то настал тот день, который юная дочь Спаргаписа запомнила до конца дней своих.

При огромном стечении народа вожди и старейшины всех двенадцати племен массагетов, со скрежетом зубовным, взметнули вверх белоснежную кошму с сидящим на ней Спар-гаписом, признавая его своим царем и повелителем!

Умудренный опытом, Спаргапис с усмешкой вспоминал свои гордые юношеские мечты об объединении всех саков под своей властью. Сколько же жизней надо для этого иметь, если борьба за власть лишь над массагетами согнула плечи и посеребрила голову? Не говоря уже о дальних сородичах, рассыпавшихся по всему свету, близкие оказались не по зубам хитроумному Спаргапису. Тиграхауды были почти равны своим могуществом массагетам, а Кавад прочно сидел на своем троне, хаомоварги же были послабее, но могли рассчитывать на помощь своих соседей, не желавших соседства с коварным Спаргаписом и его буйными и кровожадными массагетами. И все-таки, сколько бы ни усмехался Спаргапис, вопреки расчету и здравому рассудку мечта сладкой юности не уминала в сердце, и, верный своему правилу — бить по слабейшему, он решил начать 'с хаомоваргов. К Каваду — царю тиграхаудов выехало пышное посольство с предложением скрепить дружбу и братство совместным походом на хаомоваргов — выродков, забывших честь и заветы предков, осевших на зейле и, уподобившись дождевым червям, копавшимся в ней, оскверняя ее священную чистоту.

Но не на высокопарные слова надеялся Спаргапис, призывая Кавада в поход, а на то, что у хаомоваргов укрылся Сакесфар со своим малолетним сыном Скуном — родной брат и опаснейший враг Кавада. Царь тиграхаудов тоже пропустил мимо ушей тираду о подлых хаомоваргах, они были далеки от тиграхаудов и не нужны Каваду, но ему бы нужен союз с массагетами, потому что, отражая беспрестанные набеги вражеских племен, он хотел иметь надежную опору в лице Спаргаписа. Конечно, Кавада беспокоил Сакесфар, но гораздо страшнее было бы его пребывание у массагетов, чем у далеких хаомоваргов, а что в случае отказа Кавада Спаргапис раскроет свои объятия врагу, царь тиграхаудов не сомневался, ибо, подобно Спаргапису, тоже имел своих осведомителей у всех соседей, близких и дальних. Кавад пошел навстречу желанию своего царственного соседа, а Спаргапису очень польстило, ччто во главе отрада тиграхаудов прибыл любимец отца Рустам — его главная надежда и опора. Малочисленность же присланной подмоги не огорчила, а обрадовала Спаргаписа: главное было сделано — за свой тыл он мог быть спокойным, а что на хаомоваргов хватит и собственных сил, Спаргапис в этом не сомневался.

Неожиданно поход обернулся большой войной. Возрождение грозных массагетов встревожило сопредельные государства и племена — на помощь хаомоваргам пришли маргианцы и племя гургсаров — 'волчеголовых', а если к этому добавить, что в жилах хаомоваргов тоже текла воинственная крою саков, то станет понятным, почему победы добывались в ожесточенных и кровопролитных боях. Возрожденный союз массагетских племен прошел закалку в пламени суровой войны.

Рустам, назначенный Спагаписом верховным вождем объединенных сил, в решающей битве у 'трех колодцев' своим подвигом завоевал сердца массагетов, стяжав звание 'непобедимый' и прозвище 'меднотелый».

Несмотря на необыкновенную щедрость, с которой одарил малочисленный отряд тиграхаудов Спаргапис, львиная доля досталась, конечно, массагетам, но не богатая добыча и даже не победоносная война наполняли ликованием сердце старого царя. Эту радость подарила отцу его нежно любимая дочь!

Все чаще и чаще задумывался Спаргапис о судьбе дочери. Тревога сжимала его сердце при мысля о мятежных вождях, ждущих его смерти, чтобы начать неслыханную междоусобицу. Томирис своим поступком сама решила свое будущее — в лице Рустама обрела могучую опору: и надежный щит, и разящий меч, Спаргапис в самых радужных мечтах не заходил так далеко и высоко — объединение саков становилось реальностью!

Вся родня Спаргаписа погибла. Красавица Зарина, сестра вождя абиев, Скилура, родив Томирис, ушла в лучший мир. И в сердце отца безраздельно царила его единственная дочь.

Детство Томирис прошло под звон мечей. Сколько раз ей приходилось спасаться от погони на бешено скачущем коне, прижимаясь своим хрупким тельцем к отцу и слушая гулкие удары его сердца!

Пятилетней девочкой Томирис бесстрашно вскарабкивалась на самую дикую, необъезженную лошадь и, вцепившись в гриву, как клещ, мчалась на обезумевшем коне по степным просторам.

В шесть лет взяла в руки тяжелый акинак. Спаргапис, бывший ей и отцом, и матерью, и подружкой, шутя схватился с ней на клинках, но тут же, отбросив меч, с хохотом повалился на кошму. Слишком комично выглядело на крохотном личике свирепое выражение — нахмуренные бровки и сверкающие яростью