зальце, подозвали официантку. Та сообщила, что без карточек можно выпить только по кружке пива. Костя еле уговорил принести им по шницелю.

 — Разрешите присесть за ваш столик, господа! — раздался знакомый голос.

   Сергей сперва оторопел, но машинально сунул руку под мундир. Гарри Сторн поспешно его остановил:

 — Не стреляйте, оберштурмфюрер! Я безоружен и без злых намерений, иначе бы не решился к вам подойти.

 — Откуда вас черт принес, майор? — удивленно уставился на него Лисовский.

 — Капитан, — поправил его американец, — капитан... После того, как мы расстались на вилле, стал капитаном. И то хорошо! Пообещал исправить ошибку, потому и под суд не угодил... Я вижу, вас кормят в Вене не лучше, чем в наших лагерях военнопленных. Форменное надувательство! Фройляйн! — щелкнул он пальцами. — Подойдите!

   Пока он разговаривал с официанткой, парни остолбенело таращились. Одет скромно и со вкусом. Костюм напоминает военную форму, безукоризненно сшит из хорошей шерстяной ткани, белоснежную рубашку оттеняет яркий галстук. По-прежнему самоуверен и напорист.

 — Не поверите, а именно с вами мне и нужно встретиться, — усмехнулся Гарри. — Я расстался с вами, будучи самого высокого мнения о ваших способностях. Но мое восхищение возросло, когда вы сумели выбраться из Бельгии и попасть в команду оберштурмбаннфюрера Скорцени...

 — Капитан, — бесцеремонно высказался Лисовский, — обстановка изменилась, и вы рискуете головой не ради комплиментов?

 — Откровенно и по-деловому, — рассмеялся Сторн. — Вы делаете успехи, Герберт! Если вы задержитесь здесь на день-два, я покажу ту Вену, какую немцы не знают. Поймите, не в моих интересах желать вам плохое.

 — Зато в ваших интересах скомпрометировать нас, — отпарировал Костя, — и держать на коротком поводке.

 — Я же молчу, — холодной усмешкой блеснули глаза американца, — что вы скрыли от Скорцени воздушный бой с немецкими истребителями...

   Сергей наблюдал за Гарри и поражался, как они схожи между собой — Бломерт, Скорцени и Сторн. Губы растянуты в улыбке, а взгляд недоверчивый, жесткий, прощупывающий. Гарри с потрохами выдал Перебейноса и часового, лишь бы свою шкуру спасти, а сейчас благородного человека корчит.

   Официантка уставила стол тарелками, принесла две бутылки. Сторн разлил коньяк по рюмкам, а Сергею в стакан, показал, что помнит его привычки.

 — Прозит! — выпив, принялся за еду.

   Костя промолчал и даже не пригубил из рюмки, а Груздев не стал чваниться. От крепкого коньяка захватило дух, Сергей чуть не крякнул, но сдержался, и ткнул вилкой в салат. Ел с удовольствием, решив, что с паршивой овцы и клок шерсти хорош.

 — Ведь и моим желанием было пристроить вас к Скорцени, — проговорил американец. — Насколько я понимаю, он наиболее перспективный политик и организатор в послегитлеровской Германии. Конечно, и за ним числится немало грехов, — поморщился Гарри, — но страсть к сильным ощущениям — беда вашего поколения. Не понимаю, как можно связывать свое имя с отвратительными акциями, вызывающими непонимание на Западе?..

   Лисовский пришел в себя от оглушающе неожиданного появления Сторна и вслушивался в каждое его слово, пытаясь разгадать причину упорного их розыска американцем.

   За окнами солнце, гуляют женщины с детьми, на деревьях виноградными гроздьями темнеют разбухшие от тепла почки, а помнится заснеженный сад в предместье Брюсселя, выстуженная гостиная в вилле, пылающий камин и этот бархатный баритон, порой звучащий металлом.

 — Вы надолго в Вену? — прозвучал ожидаемый Костей вопрос.

 — Мы — солдаты, — пожал он плечами небрежно. — Не думали в Вене оказаться, не знаем, где и завтра будем.

 — Где вы будете, я знаю, — усмехнулся Сторн, грызя зубочистку.  — Мне нужно встретиться в дружеской обстановке с вашим боссом — Скорцени...

 — Мы сами не видели его больше недели.

 — Он через Чехословакию и Австрию выводил с Украины остатки армии Степана Бандеры, — сообщил Гарри ошеломленному Косте. — Я с вами увижусь в Италии. И не нужно меня опасаться, — заметив ироническую улыбку на лице Груздева, поправился: — Я хотел сказать, служебными неприятностями эта встреча вам не грозит. Я знаю, вы не скрыли наших разговоров от оберштурмбаннфюрера, но и мы дали его осведомителю самый благоприятный отзыв о вас...

 — Как?! — не сдержал своего удивления Лисовский.

 — Большой тайны в этом нет. Немало немцев, повыше вас званиями, думают о недалеком своем будущем и охотно с нами сотрудничают. Они не столь щепетильны, как вы...

   Отто удивился раннему возвращению друзей, их хмурому виду. Он корпел над какими-то бумагами. Оторвал от них взгляд, устало потер лоб и с досадой проговорил:

 — Сплошное иносказание. Вроде и правильные слова, а переведу с итальянского, получается ересь.

 — Ты итальянский знаешь? — позавидовал Лисовский.

 — Не столько итальянский, сколько латынь. Оберштурмбаннфюрер не хочет отдавать этот документ местным переводчикам, вот и поручил

его мне.

 — Скорцени в Вене?

 — Да, у него встреча с гауляйтером фон Ширахом и обергруппенфюрером Вольфом, — Отто посмотрел на часы. — Пожалуй, пора и обедать.

   Костя включил динамик и под музыку спросил Занднера:

 — Здесь могут быть подслушивающие устройства?

   Тот недоуменно посмотрел на него и досадливо поморщился:

 — Вполне. И как я не подумал? Гостиница немецкая, а я распустил язык.

 — Пойдем, прогуляемся перед обедом.

   Отто сложил документы в портфель, оделся, и они втроем направились в недалекий пустынный парк. Шагая узкой дорожкой, Лисовский рассказал немцу о неожиданной встрече с американцем и его просьбе устроить свидание со Скорцени. Занднер уставился невидящим взглядом перед собой и внимательно слушал.

 - Какая подлость! - с горечью выговорил он. — Я не верил слухам, что нацистские бонзы за спиной истекающего кровью народа спасают свои поганые шкуры. Боже мой, какая мерзость! Сколько моих друзей погибло, считая, что они спасают фатерлянд от большевистской тирании...

 — Погибших не вернешь, о живых нужно думать!

 — Ты прав, Герберт. Но и американцы, как видно, не лучше наших бонз, коли идут с ними на сговор... А о встрече с американцем и его предложении необходимо доложить Скорцени... Какая подлость, черт возьми!..

   Едва поднялись из ресторана в номер, как зазвонил телефон. Занднер взял трубку:

 — Да... да... да... Слушаюсь!

   Положил трубку, сухо и четко проговорил:

 — Выезжаем, приказано с вещами. У подъезда обершарфюрер Шмидт с машиной.

   В густых сумерках долго петляли по затемненным венским улицам, посеребрённым всплывшим над крышами месяцем. Тротуары обезлюдели, только парные армейские и эсэсовские патрули настороженно вышагивают по мостовой. Осветят фонариками номерной знак замедлившей ход машины и уступают дорогу. В автомобиле вспыхивают и тускнеют позолотой сигареты Сергея и Отто, чуть освещен приборный щиток.

   И вокзал затемнен. Лучик света нигде не пробивается, только светофоры разноцветьем сигналов дышат. Шмидт по перрону провел парней и Занднера к вагону. Эсэсовец, стоящий у двери, на миг ослепил фонариком - и посторонился. Поднялись в тамбур, прошли в свои купе. Сергея поместили с Костей, Отто —