Лисовский с интересом внимал немцу, сопоставляя рассказ Отто с известными ему самому сведениями.

 — Дуче довел дело до возникновения партизанских республик,— говорил Отто, зорко наблюдая за крутыми поворотами капризной дороги, петляющей между густо поросшими лесом холмами. — Наиболее крупные были созданы в Оссоле, Карнии и Монферрато...

   У настежь раскрытых тяжелых ворот итальянские солдаты с автоматами задержали машины. В сдвинутых на ухо черных беретах с кокардой в виде черепа со скрещенными костями и буквы «М», в непромокаемых куртках серо-зеленого цвета, широких шароварах с напуском на высокие ботинки, развязные молодчики обшаривали подозрительными взглядами немцев в кабинах и расступились по команде офицера. Отто подрулил к парадному подъезду трехэтажного дворца из белого камня, окруженного вековыми пиниями. Друзья вышли и, ожидая Занднера, отогнавшего машину на стоянку, с любопытством разглядывали огромный, густо заросший парк, на аллеях которого мелькали вооруженные черные фигуры охранников.

   Офицер в светло-зеленой форме увлек Скорцени за собой, а Сергей Костя и Отто остались в большом зале среди  полусотни  вполголоса беседующих мужчин и женщин. Парни подошли к потемневшей от времени старинной картине и одиноко принялись разглядывать кентавров, обнаженных амазонок, развлекающихся среди пышной растительности.

 — Франц! Фриц! Отто! — они с удивлением оглянулись на женский голос и увидели изящную даму, пересекающую паркет зала. Сперва не узнали Карлу, настолько преобразило ее длинное вечернее платье с глубоким вырезом, искорками сверкающие в электрическом свете драгоценности на шее и голых руках. — Я рада вас видеть...

   Сергею следом за Лисовским пришлось коснуться губами благоухающих пальцев итальянки. Он простодушно удивился, как она не переломится при пышной груди и тонкой, осиной талии. А Костя зарделся маковым цветом и что-то невразумительное лопочет. Эх, зря Карла изгибается перед ним, кажет себя со всех сторон... Подхватила знакомцев под руки, повела через зал, а сзади скучливо вышагивал Отто. Итальянцы провожали взглядами неуклюжих, солдафонистых немцев, злорадно посмеивались над ними. Подвела к пожилому, расслабленному мужчине с лицом грустного клоуна, на котором выделялись бледно- голубые глаза под тяжелыми веками. В петлице фрака приколота свастика. Он равнодушно раскланялся, что-то спросил у Занднера.

 — Нет, синьор, не понимаю, — отозвался тот по-итальянски.

 — Мой муж — банкир, — поторопилась сообщить Карла, — и не имеет в это смутное время свободной минуты. Но на приглашение дуче он не посмел ответить отказом. Обычно он нигде не бывает, и мне приходится самой посещать приемы... Мы будем рады, если вы навестите нас в Милане.

   Банкир безразлично прислушивался к щебетанию жены, полузакрыв глаза и брезгливо оттопырив нижнюю толстую губу. Сам в разговор не вмешивался, никаких чувств на лице не проступало, и было неясно, понимает он немецкую речь или нет. Отто отделывался односложными междометиями, а Сергей молчал, удивляясь, как одна баба может четырех мужиков заговорить.

   Появился чудно одетый мужчина и что-то объявил во весь голос. Карла подхватила Лисовского и повела в широко открытую дверь.

 — За стол приглашают! — проговорил Отто и направился с Сергеем следом за парочкой. Рядом шаркающей походкой двигался банкир.

   Лакей в причудливо разукрашенной ливрее рассаживал гостей по местам, предварительно осведомляясь о фамилии приглашенного. Груздев тоскливо окинул взглядом сверкающий хрусталь, столовое серебро, фарфоровую посуду, решив поголодать, чем осрамиться перед итальянцами. А острые, заманчивые запахи возбуждали аппетит, заставляли судорожно сглатывать слюну. Его и Отто посадили среди молоденьких женщин с пышными прическами, в элегантных платьях со смелыми вырезами. Сергей случайно нагнулся к соседке и ошеломленно отпрянул, явственно увидев белоснежные бугорки с нежно розовыми пуговками.

   Гости за столом задвигались, поднялись, когда вошли Муссолини и Скорцени. Лисовский еле сдержал смех, увидев их рядом. Они напомнили ему известных комиков Пата и Паташона, героев развлекательных фильмов, памятных с детства. Толстый, плотный дуче с явно обозначившимся животиком выступал напыщенно и важно, а в соседстве со здоровяком оберштурмбаннфюрером выглядел смешным и безобразным карликом.

   И Сергей таращился на Муссолини, поражаясь сходству оригинала с карикатурами в газетах и на плакатах. Небольшие свиные глазки, массивная нижняя челюсть, скрещенные на груди короткие руки с пухлыми пальцами в золотых перстнях.

   Голод взял свое, и Сергей стал основательно закусывать. Приглядывался к соседям, опасаясь допустить промашку, а когда легонько захмелел, то осмелел. Ел с удовольствием, но так и не понял, из чего и с чем готовились подаваемые блюда. Да и соседка не давала сосредоточиться. От выпитого шампанского заблестели ее глаза, порозовели щеки, она старалась жарким бедром коснуться парня. Он сначала злился, а потом под скатертью опустил руку на ее колено. Она укоризненно прошептала:

 — Потише, синьор!

   Муссолини и Скорцени в разгар пиршества исчезли, а в большом зале заиграл военный оркестр. Итальянка потянула Сергея танцевать. Как ни отнекивался парень, а уступил синьорите. Еще в редкие увольнительные в школе младших авиаспециалистов кружился со знакомыми девчатами в плавном вальсе, и здесь быстро освоился, делая незамысловатые па на навощенном паркете. В перерыве между танцами на эстраде появился певец. Едва он пропел:

 — Пойдем, пойдем, мой дорогой... — итальянка потянула парня за собой. Сергей непонимающе уставился на нее, а она не отпускала его руку...

   Отто всю дорогу хохотал. Никогда еще парни не видели, чтобы он столь бурно веселился. Успокоится, потом снова упадет на руль и закатится до удушья. Костя сперва тоже смеялся, хотя и несколько принужденно, но вскоре негодующе стих. А Сергей недоуменно прислушивался к взрывам смеха Занднера и удивлялся угрюмой молчаливости друга. Вины за собой он не чувствовал. Подумаешь, притиснул итальянку в коридоре, аж косточки у бедной хрустнули, потом отстранился, отвращение вызвала ее настойчивость, и принялся рассматривать картины.

 — Сколько служу, а другого такого случая не припомню! — захлебывался смехом Отто. — Дуче, оберштурмбаннфюрер, любимец самого фюрера нервничают, ждут оберштурмфюрера, а его и след простыл. Спасибо, телохранитель дуче шепнул мне, что синьорина увела оберштурмфюрера в картинную галерею. А кто такая синьорина? Племянница официальной любовницы дуче Клары Петраччи... Гюнтер, завтра вся немецкая армия будет восхищаться твоим подвигом и страшно завидовать... Ха-ха-ха!

 — На неприятности нарывается, — искренне негодовал Костя, — Скорцени не простит глупого положения, в какое он из-за него попал!

 — Уже простил!— улыбаясь, возразил Занднер. — Узнал, так смеялся, что ляжки себе руками отбил... Ха-ха-ха!..

 — Отличился! Тьфу! — огорченно проговорил Лисовский и помимо своей воли расхохотался, представив себе Сережку и родственницу Муссолини.

   Сергей обиженно сопел, негодуя на Костины намеки и не имея возможности достойно ему ответить. Пользуется моментом, когда можно безнаказанно подначивать человека! Не будь Отто, поговорил бы с ним по душам. Незаметно для себя задремал, а проснулся от смолкнувшего мотора и наступившей тишины. Вылез из кабины и наткнулся на Скорцени. Вытянулся, тот пронзительно глянул и коротко бросил:

 — Пойдешь со мной.   Костя успел шепнуть:

 — Допрыгался, лопух! Теперь переживай за тебя...

   Прошли мимо парных эсэсовских часовых у парадного входа, миновали караульного у лестницы. Пока Груздев раздевался и причесывался, Скорцени исчез за высокой дверью. Сергей уныло уставился на свое зеркальное отражение, размышляя, чем ему грозит гнев оберштурмбаннфюрера. И черт его понес за итальянкой! Хороша анчутка, и будь капельку поскромней...

 — Заходи, — раздался голос Скорцени, а когда тот очутился в небольшой уютной комнате, скомандовал: — Мне и себе налей.

   Сергею осточертели выпивки с эсэсовцем, а как откажешься? Себе начетистей обойдется. Скорцени в исповеднике нуждается, а он отдувайся, выслушивай его бредни. Понюхал из рюмки, сморщился: опять