Мои-то вы хорошие, напугали старика. Далеко ли путь держите?  — К вам, если не прогоните.  — Что вы, что вы... Милости прошу! Я несказанно рад вас видеть. Подъезжайте к дому. Нет, нет, я привычен пешочком ходить.    Машину Костя подогнал вплотную к ограде и замкнул ее дверцы. Вошли в дом, хозяин извиняюще проговорил:  — Не раздевайтесь. У меня холод, впору волков морозить. Норму выдачи угольных брикетов сократили, газ почти не подают. Я уж на кухне плиту сложил. Мародерствую  по  ночам, в развалинах доски и балки ворую, тем и греюсь. Грешен, люблю тепло...

   Но парни не послушали полковника, сбросили теплые шинели с меховыми воротниками и жилеты, сняли фуражки. Костя сел к столу, а Сергей принес из машины ящик с мясными консервами, пачки сухих галет и три бутылки шнапса. Александр Мардарьевич удивленно следил за ним и протяжно выговорил:

 — По-барски живете! И в чине, гляжу, повышены. От меня лейтенантами уезжали, а ныне в оберах ходите. Не опасаетесь разоблачения?

   Лисовский улыбнулся:

 — Документы настоящие, сам...    Бахов протестующе поднял руки:

 — Подробности, Костенька, не сообщай. Человек слаб, из него по жилочке можно вытянуть любой секрет. А я человек... Сереженька, дружок, помоги тесину разрубить. Сучок на сучке, а я малость отощал, никак с ней не управлюсь.

   Плита чуть скособочилась, выглядела непривычно, словно была выложена красно-желто-черной мозаикой. Видать, Бахов для ее кладки использовал кирпич из развалин. Александр Мардарьевич, ловко орудуя кочергой, очистил колосники и, выдвинув заслонку в дымоходе, выгреб в ведро золу из поддувала. Нерешительно покосился на продукты, принесенные Груздевым, и неуверенно спросил у Кости:

 — Как господа офицеры смотрят на картошечку в мундирах?

 — О-о, самым положительным образом! Когда американцы кормили нас сладкой баландой, Сережка вспоминал о вашей картошке с селедкой.

 — Вам удалось попасть к североамериканцам? — удивленно застыл полковник у плиты.

 — Попасть-то попали, да еле ноги унесли, — помрачнел Лисовский.  — Приняли нас за настоящих эсэсовцев и хотели перекупить, в свою разведку завербовать!

 — Торгаши! — безапелляционно подтвердил хозяин. — Самое гнусное в человеке — торгашество. Недаром Христос изгнал из храма торгашей и менял... А вы повзрослели, посуровели, закаленными солдатами стали... Как вы к американцам выбрались?

   Костя без подробностей рассказал полковнику о тернистом пути из Берлина к Льежу. Тот стоял, полузакрыв глаза, и парень с печалью заметил, как исхудал и постарел Бахов. На лице прорезались новые морщины, на подбородке и щеках отросла густая седая щетина, мелкими складками посеклась кожа на шее. Выслушав, вытянулся и командирским басом рявкнул:

 — Примите благодарность, товарищ лейтенант, от старого русского офицера за доблестное несение воинской службы!.. Какие же вы молодцы! — расслабился он, — Да никакой германец вас не победит!

 - Спасибо! - растроганно поблагодарил Лисовский. Давно он не слышал доброго слова, да еще сказанного по-русски. Полковник прислушался к глухим ударам топора во дворе и забеспокоился:

 — Сергей-то Михайлович разошелся! Навязал ему работу, он и рад стараться. И без рубки, поди, устал за день-то.

 — Ничего, пусть разомнется, весь день в машине провели, — рассмеялся Костя, но спохватился: — Как бы рана на ладони не разошлась?

 — Откуда рана-то взялась? — узнав о схватке в школе диверсантов, полковник взволнованно проговорил: — Я и в прошлый раз уверился, что вас не забывают в молитвах. Само провидение вашу жизнь охраняет! Ты, Костенька, должен быть счастлив, имея такого преданного друга.

   Груздев ногой распахнул дверь, ввалился в кухню с огромной охапкой дров и с грохотом обрушил их на пол.

 — Отвык от топора, — признался он, — пока рубил, упарился как лошадь в упряжи. А ничё, размялся... Подожди, подожди, дядя Саша, дай я печь растоплю...

 — Перед лицом седого восстань и почти лице старчо, — растрогался Бахов. — Спасибо, Сергей Михайлович, что чтишь старинные заветы. На них и мораль, и жизнь человеческая держатся... О, блоклейтера нечистая сила несет! — воскликнул он и растерянно посмотрел на своих гостей. — Мне-то все равно, а вам...

 — Успокойтесь, Александр Мардарьевич, — сказал Костя, — мы — легальные...

 — Пройдите в залу, — засуетился полковник. — Застанет на кухне, невесть что подумает.

   Зазвенел звонок, хозяин перекрестился и поспешил к двери. Пузатый,упитанный немец от порога выкинул руку в фашистском приветствии.

 — Хайль Гитлер!

 — Хайль! — лениво отмахнулся Лисовский и в упор уставился на квартального уполномоченного нацистской партии. — Что вас сюда привело?

   Тот заметно сник и с опаской покосился на развалившегося в кресле Сергея, с безразличным видом наблюдавшего за ним.

 — Я обязан знать, кто и к кому приезжает...

   Костя вплотную подошел к нему, показал жетон службы безопасности и строго спросил:

 — Почему не защищаете фатерлянд в фольксштурме?

 — У меня плоскостопие...

 — Симулянт? — и раздраженно скомандовал: — Смирно! Кругом! Шагом марш!

   Блоклейтер дрессированно выполнил приказание, ухитрившись дважды щелкнуть каблуками. Когда за ним захлопнулась дверь, хозяин изумленно уставился на Лисовского.

 — Хват, парень! — и поразмыслив, посоветовал: - Не увлекайтесь, Константин Стефанович, люди себя на дурном теряют.

 — Он прав, дядя Саша, — вступился за друга Сергей. — Этому типу по-доброму не объяснишь, цепляться, как репей, начнет. А Костя цыкнул, и он все понял.

 — Как вы повзрослели! Я добрый десяток лет живу среди германцев и не умею разговаривать с ними в подобном тоне.

 — Не я с ним разговаривал, а мундир, — сконфуженно проговорил Лисовский, — Язык эсэсовского мундира и офицерских погон немцы без перевода понимают.

 — Я не в укор, а по-отцовски предостерег...  Пойдем, Сереженька, хозяйничать, а Костя пусть Москву послушает...

 — А вы не боитесь,   что  полиция  заметит  распломбированную шкалу?

 — Э-э, мой друг, если всего бояться, то на белом свете жить не стоит! Да и устал я от страха, всю жизнь под пулями хожу... А в приемнике я хитрую загогулину приспособил, мастеру она под силу, у полицейского инспектора ума-разума на ее разгадку не хватит.

   Сергей скинул мундир, засучил рукава рубашки, принялся щепать лучину. Аккуратно сложил ее в плиту, сверху приспособил дрова и поджег. Подождал, пока разгорится огонь, и захлопнул чугунную дверцу. Выпрямился и еле сдержал стон от внезапной боли в позвоночнике.

 — Прострел? — участливо спросил полковник.

 — В Бельгии, когда самолет в деревья врезался, спиной о перегородку стукнулся. В лагере ходил, будто палку проглотил.

   То ли от дыма, густыми клубами повалившего из всех щелей печки, то ли от раскуренной трубки глаза Бахова подозрительно заблестели, и он поспешил переменить разговор.

 — Хитрая у тебя сбруя для пистолета. Я давно мечтал о такой, да как-то случай не подвертывался ею владеть.

 — С американца содрал. Он нас в свои шпионы блатовал...

 — Говорит Москва! Говорит Москва! — донесся голос давнего знакомца Левитана. — От Советского Информбюро...

   Сергей мигом подхватился и кинулся на голос, а Бахов напутствовал:

 — Послушай, послушай, Сереженька. В кои веки родную Москву услышите!

 — ...С выходом советских войск на Одер и захватом на его западном берегу плацдармов войска Первого Украинского и Первого Белорусского фронтов завершили Висло-Одерскую операцию, — голос