— Да... Да... Да...

 — Зачем ты сердишься, Костья? Вернемся в Париж, я тебя с красивой девушкой, моей подругой, познакомлю.

 — Благодарю, но нам спать пора.

 — Жаль! Спокойной ночи, мальчики! Утром я вас провожу.

 — Подожди, Женька, — остановил ее Сергей и, посерьезнев, сказал Косте. — Золотишко придется на нее оставить. Пусть на кресте поклянется, што нашим передаст, если не вернемся.

   Женевьева, закусив губу, выслушала Лисовского. Ни слова не говоря, расстегнула ворот халатика и за цепочку бережно вытянула золотой нательный крестик. Пошептала над ним, поцеловала и негромко, но твердо произнесла:

 — Клянусь господом богом нашим, что выполню свое обещание, если станусь жива. Аминь!

   Сергей хотел отнести портфель в ее спаленку, но она, печально улыбнувшись, мягко отстранила парня:

 — Не дай бог, чтобы с вами беда случилась, но я должна сама научиться носить этот претяжеленный портфель.

   Порозовела от натуги, на лбу бисером высыпала испарина, но девушка нашла силу пошутить:

 — Как видите, совсем не тяжело, а вы боялись!

   Лесник предугадал погоду. К утру во всю мочь разгулялся ветер, с неба сыпало моросью. Втроем вышли из дома и попали в стылую сырость. Постояли у ворот.       Сергер, не любивший долгих провожаний, сказал:

 — Покеда, Женька. Не переживай, скоро вернемся.

 — До свидания, Женевьева.

 — Я буду молиться, чтобы бог охранил вас от злой напасти! — прошептала она и подала руку Косте. Повернулась к Сергею, закинула руки на его шею, приподнялась на носочки и поцеловала. — Жаль, что ты меня не берешь. Удачи, милый друг!

   Грузовичок с брезентовым верхом и газогенераторными колонками по бокам приткнулся к лесной опушке. Эрих поместился с водителем в кабине, парни забрались в кузов, где сидел третий немец. Он коротко кивнул на Костино пожелание доброго утра, подвинулся на скамеечке и уткнулся лицом в воротник. Втроем прислонились спинами к кабине, придерживали друг друга на ухабах и крутых поворотах.

   Светало медленно и нудно. За машиной винтом клубился грязно-серый плотный туман, смыкая своды пробуровленного грузовиком туннеля. Озябли руки, и Сергей сунул кисти в рукава плаща, но от задубевшей ткани невелико тепло. Мелькнула зябкая мысль о наступающей зиме. В здешних, краях не сибирские морозы, сухие да прозрачные, а с сырью, хмурыми оттепелями и затяжными дождями. Под Ленинградом ему довелось их испытать. До сих пор не забылись студеные морские ветры, когда промозглый холод и полушубок, и шерстяное обмундирование, и теплое белье насквозь прошибает.

   Пока добирались до города, он окоченел, будто побывал на хиусе в лютый мороз. Обрадовался концу пути, увидев развалины, уцелевшие дома, заслышав автомобильные гудки, жмурясь от ослепительных вспышек под трамвайными дугами. Потянуло прогорклым дымом тлеющих пожарищ, пряным запахом плавящегося металла, показались заводские трубы с пляшущими на макушках оранжевыми венчиками пламени.

   Грузовичок петлял, петлял по полуразрушенным кварталам и остановился в глухом тупике перед каменным завалом, перегородившим узкую улицу. Турба откинул брезентовый полог и скомандовал:

 — Выходите!

   Парни спрыгнули в лужу на мостовой, еле удержались на сомлевших от холода ногах и поскорей перебрались на груду битых кирпичей. Грузовичок развернулся и исчез за выгоревшим зданием. Эрих полез и развалины, Сергей и Костя карабкались следом. Лисовский догнал немца и поинтересовался:

 — Почему не познакомил нас со своими товарищами?

 — Зачем? Кто много знает, тот много и рассказывает. В гестапо умеют выжимать из людей признания.

   Пока добрались до места, в ссадины избили колени, в кровь ободрали руки, чертовски устали. А Эрих легко пробирался от одного обрушенного дома к другому, находя в руинах перелазы, уцелевшие сквозные переходы. Парни потеряли счет преодоленным каменным завалам, когда немец, остановился перед обваленным изданием и настороженно огляделся. Затем он втиснулся в узкую щель, образованную в разломе обрушившихся стен верхних этажей, и пропал. За ним опасливо полез Сергей и, оберегая голову от ударов о выступы, продирался тесным проходом, пока не оказался в коридорчике, засыпанном обломками кирпичей. Подождали Костю, и тогда Турба открыл ключом сохранившуюся дверь.

   Груздев обошел большую квартиру и подивился изобретательности случая. Снаружи ему показалось, что взрывом дом вырван из земли вместе с фундаментом, а здесь все цело, лишь стекла из окон вышиблены воздушной волной.

 — Мы разыскали несколько подобных убежищ, — пояснил Турба Лисовскому. — Создали запас консервов, сухарей, воды, чтобы при опасности укрыть своих товарищей... Одежду подберите в шкафах, выбор богатый. А гранаты пусть ваш брат оценит.

   Ящику с гранатами Сергей несказанно обрадовался. Присел на корточки, перебрал яйцевидные лимонки с пуговками в гнездах, несколько штук вытащил, внимательно осмотрел. Немец наблюдал за парнем, окончательно уверовав в надежность и компетентность русских офицеров. Сначала Костин рассказ о вооруженных схватках в Польше и Германии показался Эриху преувеличенным, вызванным желанием оправдать свою неспособность вернуться в Красную Армию через линию фронта. Но спокойная уверенность Сергея, его умелое обращение с оружием, трезвость в оценке обстановки, Костина невозмутимость, знание немецкого языка и местных обычаев убедили Турбу, что русские друзья многое от него скрыли. Выходит, они не болтливы, щадят его национальное самолюбие, упуская драматические подробности встреч с гитлеровцами.

 — Поторапливайтесь, — напомнил Эрих, взглянув на часы. — Время нас поджимает. Учтите, гестаповскую машину сопровождают вооруженные мотоциклисты.

   Костя отыскал теплое белье, толстые свитера, шерстяные бриджи, просторные куртки на меху, шляпы. Переоделись, Сергей порадовался:

 — Красотища, кто понимает! Сутки в снегу вылежу и не заколею. А перо на кой ляд? Лучше кожаный малахай напялю. Шляп сроду не носил, еще ветром сдует...

   Сунул за голенища сапог запасные обоймы к автомату, в карманы снаряженные гранаты. И Косте посоветовал побольше лимонок захватить.

 — Сам знаешь, запас кармана не протрет и хлеба не попросит... Теми же неприметными тропками выбрались из развалин на расчищенную от завалов улицу и пошли по тротуару, чуть поотстав от Эриха.

   Запустение, разрушения, малолюдство. Витрины магазинов затянуты металлическими гофрированными жалюзи, наглухо закрыты двери кинотеатров, ресторанов, кабаре, а на филенках висят пообтрепавшиеся объявления о прекращении работы на неопределенный срок.

 — Мы как откормленные бычки среди доходяг, — озабоченно заметил Сергей. — Наши будки в глаза бросаются. Вишь, какие дистрофики тащутся, того и гляди дождиной перешибет. Согнись, што ли, а то кому не лень буркалы пялят.

   Он запоминал расположение домов, стараясь не пропустить руин и завалов, чтобы при отходе не попасть в ловушку.

 — Машину тут ждите, — приостановился Эрих, — а мы спрячемся в подъезде, что наискось. Там развалины, никто не ходит. Нас не перестреляйте, лица масками прикроем, чтобы примет не оставить.

   Между зданиями проезд метра в три шириной, над ним готическая арка, за массивными колоннами которой спрятались парни. Узкий продолговатый дворик кончается калиткой в небольшой садик, а за ним каменные воротца на другую улицу. Груздев спорым шагом, не обращая внимания на снующих по двору немцев, прошел до выхода и вернулся, подосадовав на Эриха, не предупредившего о возможных путях отступления.

   Притулившись в тесном закутке между стеной и гранитной колонной, Сергей торопливо тянул влажную сигарету, чертыхаясь про себя, а Костя прислушивался к уличному шуму, рассеянно застегивая и расстегивая пуговицы на куртке. Когда послышался многоголосый рев моторов, Груздев затоптал окурок и