железных опилок. Чистенько, аккуратно и по-своему уютно.

 — Садитесь, — кивнул хозяин на табуретку, а сам прислонился к стене. — Чем обязан вашему посещению?

 — Мы три дня, как из Берлина. Ваш адрес нам назвал наш общий знакомый оберст Александр Бахов и просил передать вам привет.

 — Ошибаетесь, унтерштурмфюрер! Того господина, чью фамилию вы назвали, я не имею чести знать. Вы ошиблись адресом.

   Костя готов был поклясться, что у Турбы непроизвольно дрогнули губы, а в глазах замельтешили беспокойные искорки. Хозяин выпрямился, давая понять, что незваному гостю пора и честь знать.

 — Вы в карты играете?

   Тот удивился несуразному вопросу.

 — Редко, в скат по маленькой.

 — Оберст прислал для вашей колоды туз виней, — Костя протянул немцу половинку заигранной атласной карты. — Он сказал, вам ее не хватает.

   Смешавшись, Турба взял карту, повертел и скользнул взглядом по петлицам черного мундира. Решился и грубо спросил:

 — Кто вы такой, черт возьми?

 — Где вторая половинка туза виней — упрямо  повторил Лисовский.

   Хозяин поколебался, но вышел. Костя пересел от окна, чтобы держать в поле зрения и дверь, и дворик, куда выходило крыльцо. Расстегнул кобуру, попробовал, легко ли вынимается пистолет. Прошедший месяц научил его принимать необходимые предосторожности в неясных ситуациях. Риск, конечно, благородное дело, но и от разумного подхода к опасности еще никто не проигрывал.

   Вскоре вернулся Турба и трезво оценил обстановку:

 — Вы — опытный человек, да и вооружены до зубов. А карта... Вот она!

   Лисовский сличил обе половинки, туз виней сложился по линии разрыва. Он свободней вздохнул. В подобных переплетах бывать не приходилось, а об антифашистах-подпольщиках судил по довоенным фильмам «Карл Бруннер» и «Болотные солдаты».

 — Кто вы такой?

   Костя помедлил, но честно признался: — Русский.

 — Русский?! — в глазах хозяина удивление и замешательство. — Русский с вюртембергским выговором?!

   Лисовский усмехнулся, но промолчал.

 — Русский из власовской армии?

 — Нет, советский офицер, летчик.

 — Каким ветром вас сюда занесло в черной форме?

   Костя коротко, не вдаваясь в подробности, рассказал о своем пути из Варшавы в Боттроп.

 — Значит, двое русских и француженка, — суммировал Эрих и в раздумье сжал пальцами гладко выбритый подбородок. — Задали вы мне задачку. Куда вас пристроить? Ко мне нельзя, живу на виду. А где ваши друзья? — обеспокоенно спросил он. — А-а, у Шеффера... Подозрений они не вызовут? Хорошо, хорошо. А если я вас Георгу подброшу? Лесник живет на отшибе, чужих почти не бывает, слывет нелюдимом. Надежный человек! Я схожу за машиной, а вы побудьте у Шеффера. Через полчаса выходите на левый перекресток... В пивной безопасно, там к отпускникам привыкли.

   Пошел третий день, как они поселились в двухэтажном доме лесника Георга Вейганда. Сергей сразу нашел себе занятие по душе. Чистил и кормил хозяйскую лошадь, починил конскую сбрую, помогал фрау Марте управляться с коровами, вывозил на поле перепревший навоз, отремонтировал жатку. Георг, угрюмый и неразговорчивый, отдал ему комбинезон сына, и Груздев в ус не дул, хлопоча по хозяйству. Они с Вейгардом научились понимать друг друга без слов и, поработав, устраивали молчаливые перекуры. Парень сосал сигару, а Георг глиняную трубку, набив ее искрошенным в лапшу листовым табаком.

   От Сергея не отходила Женевьева.  Сперва она томилась от безделья, сторонилась немцев, потом вроде смирилась с их присутствием и занялась дойкой коров. За два года, проведенных в баронском имении, истая парижанка освоила это крестьянское искусство. Животные к ней привыкли, и, когда фрау Марта попыталась сдоить коров после девушки, она не выжала из вымени и капельки молока.

   Костя прихворнул, где-то простыв, и целыми днями валялся на диване, обложившись томиками Шиллера и Гете. Выправил испорченный радиоприемник, но ловил только немецкие станции. Шкалу опломбировали в полиции, а за слушание зарубежных передач наказывали лагерным заключением. За туманными формулировками сводок Оберкомандо не всегда угадывалось истинное положение дел на Восточном фронте, но чувствовалось,  что там идет деятельная подготовка  к решающим

боям.

   Георг держался в стороне от постояльцев, не интересовался путями, которые привели их к нему. Сначала не мог привыкнуть к Женевьеве, ходившей по пятам Сергея, и всякий раз, как она появлялась, удивленно вздергивал брови. На второй день перестал изумляться, даже изредка о чем-то односложно спрашивал. Она сдержанно отвечала. В тот вечер, когда уехал Эрих, познакомив парней с хозяином, Георг сказал Косте:

 — Я ваших дел не касаюсь, у меня своих забот полно.

   С утра чистили конюшню и коровник. Сергей работал с охоткой, жадно принюхиваясь к знакомым с детства запахам. Выкинул навоз, подстелил коровам солому, забрался на сеновал. Подхватил вилами чуть не копешку, легонько перебросил ее в стайку. Упарился, лицо разрумянилось, в волосах сухие травинки и соломинки. Женевьева устроилась на ворохе сена и, перебирая его, собрала букет засохших полевых цветов. А сумочка на коленях. С ней она не расстается, всегда держит браунинг под рукой. Обращению с пистолетом ее обучил Сергей.

   После работы, перед вторым завтраком, Георг предложил пройтись по осеннему лесу. Груздев обрадовался, увидев, что немец перекинул через плечо ремень штуцера. Сам он сунул в голенище высоких сапог канадский нож, а в карман — парабеллум. Костю с собой не взяли. Побоялись, как бы он не промок, да и с часу на час ожидался Эрих Турба.

   Мокрая листва звонко хлюпала под ногами, ветки, стоило их нечаянно задеть, обдавали крупными каплями. Вода скатывалась с дождевиков мужчин и тирольской курточки Женевьевы. Чмокающие шаги, посвист ветра в макушках деревьев и безмолвие наводили француженку на мысль, будто и людей на земле не осталось, лишь дикая, первозданная природа раскинулась на тысячи лье кругом. Чтобы развеять непонятный страх, ей хотелось заговорить, но по-французски она не решалась, а немецкий Сергей тоже не поймет. Георгу же ее мысли знать ни к чему.

   Лес внешне опустел, по-осеннему нахохлился, но еще полон потайной жизни. Упорно и настойчиво долбит сухое дерево дятел, хрипло орут осатаневшие сороки, человеческие шаги спугнули из-под кустов побелевших зайцев. Продираясь сквозь заросли лещинника, Сергей набрал горсть орехов, половину отсыпал девушке и с хрустом принялся сам их грызть. В ложбине заметил раскинувшиеся ковром голубичные листья и угостил Женевьеву приторно-сладкими душистыми ягодами.

   Лесник шагал впереди, не выпуская трубки изо рта, и француженка, попав в клубы едкого табачного дыма, неудержимо расчихалась и закашлялась. Груздев, похохатывая, легонько похлопал ее по спине, а девушка отбивалась от парня. Серьезной дичи не встретилось. Домой вернулись налегке, довольные удавшейся прогулкой.

   В гостях застали Эриха Турбу, разговаривающего с Лисовским. Немец сдержанно поздоровался с Сергеем, приветливо кивнул Женевьеве. Та устроилась на стуле, но Костя предупредил девушку:

 — Извини, Женевьева, у нас мужской разговор. Ты не обижайся.

 — Я не обидчива, — сухо отрезала она и вышла, хлопнув дверью.

 — Обиделась!

 — На сердитых воду возят! — рассмеялся Сергей. — Чё он толкует? — кивнул Груздев на Турбу, который от окна прислушивался к непонятному разговору.

 — Договорился со шкипером баржи, и тот по Рейну и каналам переправит нас в Голландию, — сообщил Костя. — В самой Голландии сейчас относительное затишье. Союзники перешли в наступление в Бельгии и Франции, видать, хотят сокрушить линию Зигфрида и прорваться в Рур...