— Простите меня, старика, молодые люди, — настырно допытывался он, — но я никак не пойму, как вы оказались в Берлине, за пятьсот с гаком верст от линии фронта, в эсэсовской форме, до зубов вооруженные? Я бы не поверил, что вы советские, если бы не узнал о вашей схватке с гестаповцами. Вы не представляете, какую кашу заварили...

 — Пусть ее фрицы и расхлебывают, — отозвался Сергей.

 — По разговору вы сибиряки, но как в Берлин попали?

 — А как вы здесь оказались? — поинтересовался Костя и заметил, как смутился Александр Магдарьевич.

 — По слабости характера,— потер Бахов седую щетину на подбородке.— Превратности судьбы - злодейки... После разгрома наших войск красными проделал ледовый поход от Красноярска до Китая, очутился в Харбине. Не поладил с Калмыковым и японцами, перебрался во Францию. Чуть не подох с голода в прекрасном Париже, да будущая жена отвела позорную смерть. Переехали в Берлин. Ей в наследство этот домишко от гросфатера... тьфу! от дедушки достался. Тут и прозябаю по сию пору.

 — Недобитый белогвардеец, значит, — насупился Сергей. Тяжело смотреть, как оправдывается пожилой, ссутуленный мужчина с сильными руками, которому еще впору подковы гнуть.

 — Каялся, проклинал себя эти годы, да разве после драки кулаками машут! Ведь я сельский учитель, пермяк солены уши. На германский фронт добровольцем ушел, школу прапорщиков закончил. Была такая песня: раньше был Володя, а теперь на фронте — ваше благородье, — он слабо улыбнулся далеким воспоминаниям. — Дослужился до штабс-капитана, трех Георгиев имею. Генерал Каппель...

 — Тот самый Каппель, что в фильме «Чапаев»? — живо заинтересовался Костя, с недоверием глядя на Бахова. Не укладывалось в сознании, что он свидетель и участник тех легендарных событий, хотя и сражался на другой стороне.

 — Да, тот самый. Он мне и чин полковника присвоил, и перед верховным правителем на своем настоял. Мир его праху! — перекрестился Бахов. — А перед сибиряками я чист, кровью невинных людей не запятнан. В бою, каюсь, всякое бывало. И на штык поднимал, и пулей брал красных, а с мирным населением не воевал.

 — Почему в плен не сдались? — спросил Сергей.

 — Вы думаете, среди двух миллионов русских, что эмигрировали из России после провала белого движения, все врагами свою родину покинули? — горько усмехнулся бывший полковник. — От силы тысяч сто — сто пятьдесят насчитаешь идейных, остальные — заблудшие.

   ...Да вы на ногах не держитесь, а я вас разговорами мучаю, — засуетился он. — Уж не обижайтесь, как устрою на ночлег. Майне фрау... Скоро по-русски и думать разучусь... Моя супруга, как бомбежки начались, к брату в Маннгейм уехала, так что не взыщите... Спите спокойно, как у родимой матушки. Много грехов на совести полковника Бахова, но предателем он никогда не был и не будет...

   И с утра те же разговоры. Видать, Сережка подробности выпытывает. Его отец с Щетинкиным в партизанах ходил, ему и интересно знать, как у колчаковцев в ту пору дела обстояли...

 — Добрый день, молодой  человек! — появился в дверях полковник. — Одевайтесь,  умывайтесь да к нам присоединяйтесь.  А я пока фрюштюк приготовлю.

   Сергей зыркнул на Костю смеющимся взглядом, подмигнул и проговорил:

 — Дрыхнешь, как сурок. Из пушки не добудишься.

 — Мне снились катакомбы и крысы, — запоздало содрогнулся Лисовский, — от пота белье промокло...

 — Иди под душ, да обстановку обсудим. Здесь нам задерживаться не след.

 — Я вас не гоню, молодые люди, — выглянул из кухни Александр Магдарьевич, — но в нашем околотке блоклейтер ферлюхтер... проклятый, доносчик из доносчиков, мерзавец из мерзавцев. Всяк щенок в собаки метит... А нюх у него воистину собачий. Вас, вероятно, ищут, с ног сбились. Неслыханная дерзость — напасть на гестаповцев!.. В крайнем случае, вы племянники моей дражайшей супруги... Да и кресты впечатляют. Немцы на почитании военных помешаны, а уж герои у них в особенном фаворе. Мне теперь и то по нужде и без нужды козыряют — герр оберст!..

 — У нас и фотография еще подходящая имеется, — вышел из ванной комнаты Костя и достал из-под подушки документы. Снимок подал Бахову.

 — Пауль Бломерт?! — удивленно воскликнул хозяин и странным взглядом смерил парней. — Знаете, кто он такой?

 — Эсэсовская падаль! — отрезал Сергей.

 — Французы вам за него при жизни памятник поставят, — медленно проговорил полковник. — Сотни заложников по его приказу расстреляны, тысячи французов в лагерях погибли... А я его знал, когда он не был ни Паулем, ни Бломертом, ни штандартенфюрером...

   Костя натянул опостылевшую форму и сразу заметил, что Александр Магдарьевич тщательно ее вычистил, отпарил, заштопал прорехи, отутюжил и спрыснул крепким одеколоном, чтобы отбить тошнотворный запах подземелья. Мундир будто с иголочки, на брюках острейшие складки, штиблеты надраены до блеска. Однако подошел к зеркалу и покривился.

 — Знаешь, — повернулся к Сергею,— самому себе в морду кулаком заехать хочется. Фашист фашистом...

 — Потерпи, — лениво отозвался тот с кресла-качалки, — побереги кулаки для настоящих фрицев. Еще пригодятся...

 — Прошу откушать, что бог послал, — пригласил хозяин.— На карточки почти ничего не продают, а у спекулянтов не накупишься. Шварцброт... Белого хлеба давно и в глаза не видел. Так что не обессудьте...

   На столе картошка в мундирах, покромсанная крупными кусками селедка, кофе в чашках, тоненькие ломтики черного хлеба, квадратная бутылка шнапса.

 — Выпейте, ребята, а я ни-ни. Пойду по вашим делам, придется с таким хуре встретиться, прошу прощения, шлюхой настоящей. За ним глаз да глаз.

   Костя замер над наполовину очищенной картофелиной и вопросительно взглянул на Сергея. Тот сидел с полным ртом, разом проглотил непрожеванные куски и поперхнулся. Исступленно закашлялся, затопал ногами. Хозяин торопливо стукнул меж лопаток.

 — Ну и кулак у тебя, дядя Саша, — со слезящимися глазами удивился Груздев, — как кувалда.

 — Вышибалой в ресторане служил, — усмехнулся тот, — пока власти не прикрыли питейные заведения. Официантов и поваров в фольксштурмисты забрали, меня за непригодностью в отставку. И стал я вольным казаком.

 — Пока ты дрых, Костя, — объяснил Сергей, — мы с дядей Сашей прикинули на карте и выпала нам планида двигать навстречу второму фронту. Американцы при челночных перелетах садятся на наши аэродромы, так неужели не прихватят двух славян на «летающую крепость».

 — Я, я... Тьфу, пропасть! Да, да, — усиленно закивал хозяин. — У меня в Руре хороший знакомец живет... Нет, нет, не беспокойтесь, абсолютно надежный человек и глубоко порядочный. Он мне жизнью обязан...

 — А документы? — спросил Костя. — Наши опасно показывать.

 — В Берлине на фальшивках сидят мастера международного класса. Лучше настоящих делают. Гребут, мерзавцы, но попытаюсь сговориться по сходной цене. Думаю, вам лучше стать голландскими подданными...

 — Кем, кем?! — крайне поразился Лисовский и недоверчиво посмотрел на Бахова, рассчитывая, что тот шутит.

 — Голландцами немецкого происхождения, легионерами. Не понимаете? Голландские фашисты добровольцами служат в эсэсовских частях. Создана даже мотопехотная дивизия СС «Нидерланды»... Сделаем вам отпуск на родину по ранению, благо шрамов у вас предостаточно...

 — Опять фашисты? — невольно вырвалось у Сергея. — Не с того конца тешете, дядя Саша.

 — С того, с того, Сергей. На вашу форму глаз не положат, а положат — документы надежные. Костя по-немецки хорошо говорит и понимает, а тебе в немых опять придется походить. При случае и снимок ненароком покажете. Но на рожон не лезьте, препоны старайтесь стороной обойти. В Голландии бои, вам и карты в руки: возвращаетесь на побывку домой после лазарета.