на стене его план. Разобрался и повел Сергея кратчайшим путем. Вышли на привокзальную площадь с чахлым сквериком и остановились у фонарного столба, беспомощно озираясь по сторонам.

 — Силезский вокзал, — объяснил Костя, — крупнейший в Европе. Настоящая крепость. Видел, стены из пушки не прошибешь.

 — Дойдем, прошибем... А не переночевать ли нам здесь? Куда попремся на ночь глядючи...

 — Опасно оставаться, снова в облаву попадем. Лучше где-нибудь в саду ночь избудем.

   Мимо торопливо пробегали редкие прохожие, не обращая внимания на развалины домов, пожарников, тушивших пылающие здания. Немцы спешили к недалекому входу в подземный туннель. Костя проследил за ними взглядом и обрадованно проговорил:

 — Метро! Поехали. В Москве я катался на метро.

 — То в Москве, а то здесь, — скептически заметил Груздев, — И к кому нам ехать, кто нас ждет? Ладно, ладно, не кипятись...

   В вагоне пассажиров битком. Парней притиснули к стенке, пожилой немец уперся Сергею в бок, но локтем почувствовал металлическую жесткость автомата и испуганно откачнулся. Поднял глаза, рассмотрел руны в петлице, череп на фуражке и втиснулся в подавшуюся толпу.

   Из метро вышли на конечной остановке и бесцельно побрели запутанной улочкой, зажатой двумя рядами домов. В подслеповатых оконных проемах ни огонька, ни искорки, лишь желтые блики от появившейся луны отражаются в стеклах, крест-накрест проклеенных бумажными полосками. Вымершие кварталы, безлюдные перекрестки улиц, безгласые трупы жилых зданий... Костя понял, что на ночлег им нечего рассчитывать, в частых сквериках не уснешь под кустом или на скамейке из-за холода и сырости. Зря уговорил Сергея покинуть Силезский вокзал. Там полно пассажиров и погорельцев, а поезда до утра вряд ли пойдут, пока не восстановят железнодорожные пути, растащат завалы, наладят сигнализацию...

 — Кто-то идет? — остановил его Сергей и втащил в глубокую нишу в каменной стене.

   Портфель оттянул руки, от него болят плечи и ноет спина. Ноги избиты в кровь, а тут хоронись в узкую кирпичную щель и жди у моря погоды. Чего Сергей боится? Документы железные, никакой полицейский не придерется, если уж они через гестаповский контроль прошли. А вдруг спросят, почему они не возвращаются домой, бродят закоулками? На берегу под лодкой их дом... Вряд ли шупо поймет шутку... Один... второй... третий... Двое к стене прилипли, третий на стреме, улицу оглядывает, сторожится. Шпана!.. Квартиру высматривают, хотят очистить? Не похоже. Тогда бы к дверям или окнам пристроились. Бегут, подошвой об асфальт не шоркнут. Босиком? Холодно и мокро. Не иначе, как обуты в прорезиненные тапочки. Исчезли, а на кирпичах, где они только что терлись, забелели холщовые заплаты.

Сергей и Костя к стене. Листовка!.. Свеженькая, бумага от клея влажная.

 — Читай! — и лучом фонарика в листовку.

 — «Патриоты Германии! Антифашисты в городе и деревне! — голос Лисовского дрогнул. — Еще теснее сплачивайте свои ряды! Везде, где бы вы ни были, где бы вы ни работали: на заводах, в учреждениях, на полях,— объединяйте людей в борьбе, против фашизма. Борьба патриотов в Германии трудна. Но, несмотря на многие жертвы, она приведет к победе...»

 — Ясно! Бежим, догоним, — загорелся Сергей. — Надо же, антифашисты! Вот бы никогда не подумал... Говорили о них — не верил, одних фашистов встречал...

 - Бежим!

 — В черной форме?!

 — Ша-а! Опять шаги!

   Вернулись в убежище. Подбежали четверо. Заметили листовку, остановились. В световом круге серебром вспыхнула бумага.

 — Доннер веттер! — послышалось негромкое ругательство. — И пяти минут не прошло, как ее приклеили. Бумага еще теплая.

 — Вальтер! Передай по рации, чтоб перекрыли улицу, оцепили ближайшие кварталы. Карл и Фриц! Преследуйте коммунистов. Захватить живьем, при сопротивлении — стреляйте по ногам...

 — Они вызывают подмогу, собираются оцепить улицу, — торопливо переводил Костя.   — Попадут подпольщики гестаповцам в лапы! Они ж не знают, что обнаружены.

 — И подпольщиков, и нас заметут, — встревожился Сергей и обозлился. — Фефелы полоротые, идут и шпиков за собой не замечают! Придется в бой вступать!

Распахнув плащ, он выступил из убежища. Автоматной очередью Груздев разметал гитлеровцев по мостовой. Раздались стоны, предсмертные крики, слабые проклятья — и ни выстрела в ответ.  И снова тишина, в которой явственно захлопали форточки, заскрипели закрываемые фрамуги окон. Вдали, раздирая уши, завыла полицейская сирена, где-то взбалмошно загудели моторы, перекликаясь, заметались в тесных улочках тревожные свистки.

 — А теперь, как говаривал мой батя, дай бог ноги!

   Забыв про усталость, бежали узкими проулками, проскакивали тесные дворики, попадали в тупики, из которых, теряя драгоценные минуты, возвращались на прежнее место, истыкались на деревца в крохотных садиках. Мешала луна. В ее серебристом свете черные фигуры замечались издалека. Парни старались держаться теневых сторон улиц, понимали, что выстрелами подняли спящих, заставили немцев прильнуть к темным окнам. Заметят беглецов, долго ли по телефону сообщить в полицию или гестапо!

 - Чуешь, лейтенант, понапрасну ноги бьем. Нас, поди, уже окружили. У них рации, машины. Надо што-то соображать...

 — Сережка, это ж не тайга, Берлин...

 - Ну и хрен с ним, с Берлином. Помнишь, как поляки из-под земли вылазили...

 — А что!- воспрянул духом Лисовский. — Идея богатая. Колодец бы найти.

 — Вон, позырь, крышка, и в тени... Нас не засекут.

   С предосторожностями пересекли улицу. Первым спустился в люк Костя. Груздев, опуская над собой чугунную крышку, услышал сирену полицейской машины, заметил напоследок красно-синие огни подфарников. Прикрыл люк и будто отрезал звуки устроенного ими ночного переполоха. Постоял в раздумье на металлической лесенке в глухой кромешной тьме, потом включил фонарик.

 — Чего копаешься? — нетерпеливо спросил снизу Костя.

 — Гранатку хотел пристроить, да гражданские, пожалуй, подорвутся. Вдруг эсэсы не допетрят, куда мы смылись, а мастеровой полезет и...

 — Быстрей слазь, да подальше отойдем, пока нас на земле ищут.

   В трубе не выпрямишься, пришлось чуть не вдвое согнуться. Тянуло невыносимой гнилью, ноги скользили на отбросах, приходилось перешагивать через вонючие лужи; лицами попадали в туго натянутые, липкие паучьи тенета, паутина неприятно стягивала кожу, склеивала ресницы. Остановиться, смахнуть ее не позволяла торопливость, с какой парни спешили уйти подальше от колодца.

   Наткнулись на крыс. Длиннохвостые, облезлые, врасплох застигнутые ярким лучом фонарика, они жирными кляксами застывали на месте. Костя их сторонился, отступал, стукаясь головой и плечами о стенку, а Сергей, брезгливо сморщившись, пинками отбрасывал мерзких тварей с дороги. Крысы злобно щерили мелкие острые зубы и пищали.

   Метрах в четырехстах от колодца ход разветвился.

 — В какую сторону потопаем? — остановился Сергей и смел с лица паутину.

 — В правую, пожалуй.

 — Большому черту большая и яма.

   Он ударился лбом о провисший свод, набил шишку и крепко выругался, подосадовав, что голове за последний месяц сильнее всего досталось. В Варшаве сколько ее ушибал, аковцы затылок чуть не проломили, и здесь смотри в оба, как бы черепок не раскровянить. Труба то сужалась и приходилось ползти на четвереньках, то разрешала несколько разогнуться, и парни давали отдых сомлевшим от боли спинам. Луч, попадая на стенки, отпечатывал зловещие тени паучьих тенет, матовым светом зажигал мохнатые лохмотья плесени, проявлял изъеденные глубокими язвами кирпичи. Сергею сроду не приходилось попадать в подобные переплеты, и он заопасался, сумеют ли они отсюда выбраться?

   Свернули во встретившийся отвод и через минуту еле живые выбрались из него. Осклизлая, сужающаяся труба встретила их невыносимым зловоньем, и Костя, теряя сознание, опустился на пол. Сергей подхватил лейтенанта под мышки  и, обмякшего; безвольного,  выволок из опасного хода.